– Значит, они оба еще живы? – Джамшид оправился от шока, но выражение его лица было напряженным. – Мунтадир и Зейнаб?

Посол перевел на него осторожный взгляд.

– Пока живы, бага Нахид. Но наша госпожа в трауре и праведном гневе, и во всем Дэвабаде нет никого, кто мог бы заступиться за них.

Нари поджала губы, услышав сказанное между строк. Посол не был слепцом. Джамшид держал себя не как запуганный заключенный, а его отношения с Мунтадиром ни для кого не были секретом. Манижа искушала его намеками на возможность того, что если Джамшид вернется, то сможет вымолить пощаду для Мунтадира.

Хацет взирала на посланника с нескрываемой ненавистью. Она бесцеремонно кивнула на сундук:

– А вторая часть твоего послания?

Саман подошел к сундуку.

– До бану Нахиды дошли слухи, что в скором времени вы, возможно, откроете свои двери паре беженцев. Это ее огорчает. Согласитесь, что мы сильнее как единый народ. Она делает все возможное, чтобы донести эту мысль до моих соплеменников. И желает продемонстрировать, что происходит с дэвами, которые смеют ее ослушаться.

Он открыл сундук и перевернул его ногой, вывалив содержимое на пол. Десятки забрызганных кровью латунных амулетов рассыпались по земле.

Реликты. Реликты дэвов.

И тут Нари стало невмоготу наблюдать за происходящим из-за ширмы.

Она распахнула дверь сама, не обращая внимания на солдата, подоспевшего, чтобы помочь ей. Нари не наряжалась для приема гостей и была одета в то же простое хлопковое платье и полосатые лосины, которые носила весь день, в каплях засохшей крови на груди и пятнах грязи на кромках. Из-за влажности ее волосы распушились, кудри выбились из-под платка, который она завязала внизу затылка.

Но Нари не нуждалась в шелках, чтобы заявить о себе – тем более что она буквально ощущала отток крови с лица Самана, когда она ворвалась в меджлис, неся себя со всей надменностью, которой обладала.

– Не желаешь ли ты объяснить мне, что именно произошло с этими якобы ослушавшимися дэвами?

Саман уставился на нее, часто хлопая глазами.

– Бану Нари, – пробормотал он. – Я… Да будет гореть твой огонь вечно. Прошу простить, я не ожидал…

– Увидеть меня. Да, это очевидно. – Нари указала на реликты: – Я жду объяснений.

– Как я уже сказал бага Нахиду, отчаянные времена требовали отчаянных мер. – Отрепетированные слова Самана теперь звучали менее уверенно – посол был явно ошеломлен ее неожиданным присутствием. – Бану Манижа пожелала, чтобы наше племя узнало цену за то, что они пошли на поводу у джиннов, пожелавших разобщить их.

– И эту цену уплатили ифритам? Ты это подразумеваешь? Потому что Манижа потеряла право называть себя кем угодно, кроме как предательницей, если она вверила душу хоть одного дэва ифритам.

Глаза Самана метнулись вверх при упоминании о предательстве, жар проступил в его чертах. Значит, предан ей по-настоящему.

– А как назвать союз с джинном, выкравшим печать Сулеймана?

Нари подняла руку и наколдовала несколько языков пламени. Кольцо Сулеймана сверкнуло в их свете.

– Заблуждением.

Изумление, отразившееся на лице посла, почти стоило свеч.

– Нам… нам сказали совсем другое…

– Твои источники устарели, – хладнокровно повторила его слова Нари. – Я дам тебе еще один шанс объяснить, что случилось с дэвами, которым принадлежали эти реликты.

Он уступил.

– Их казнили за измену – это все, что я знаю. И хотя они это заслужили, я уверен, бану Нахида никогда не опустилась бы до того, чтобы отдать их души ифритам.

– Тогда ты наивный глупец. Сколько?

– Что – сколько?

Нари сделала еще один шаг в его сторону.

– Сколько дэвов она казнила? Наших соплеменников, Пашанур. Сколько реликтов ты привез?

Его сердце стучало так часто, что Нари боялась, как бы оно не отказало.

– Я не зн…

– Тогда считай.

Саман заметно дрожал. Но он повиновался, склонившись над грудой амулетов. Его губы беззвучно шевелились.

– Вслух, – приказала Нари. – Ну, что же ты. Ты в таких красках расписывал достоинства Манижи и презентовал ее подарок с такой помпезностью. Неужели теперь тебе неловко копаться в них, держать в своих руках и в голос вести счет убитым ею Дэвам?

В меджлисе стало тихо, как в могиле. Саман огляделся, но никто не спешил приходить ему на помощь, и убийственного выражения лица Нари оказалось достаточно, чтобы он поспешно вернулся к подсчету.

– Один… два… – Звон реликтов эхом разнесся по огромному залу. – Три… четыре…

Потребовалось несколько минут, чтобы сосчитать каждый, и к тому времени, когда Саман произнес «двести шестьдесят четыре», раскаленная добела ярость распирала грудную клетку Нари.

– Двести шестьдесят четыре, – повторила она. – Поправь меня, если я не права, посол… я не так давно занимаюсь политикой, но более чем уверена, что, если бы почти триста дэвов замышляли государственный переворот, Манижа узнала бы об этом раньше.

Саман покраснел, но в его лице читалась злоба. Едва ли ему нравилось терпеть унижения от молодой женщины при дворе, полном джиннов.

– Я не сомневаюсь, что она поступила так, как было необходимо.

– Понимаю. Считай, что ее послание услышано. Каид, – она взглянула на Ваджеда. – Темницы под замком еще не затопило, не так ли?

Тот смотрел на посла с неприкрытой враждебностью.

– Не до конца.

– Хорошо. Тогда, пожалуйста, отведи его в камеру. Проследи, чтобы его накормили и позаботились о нем. – Она повернула голову в сторону Самана: – Этим несчастным созданиям, которых Манижа вытащила из могилы, что-нибудь нужно или они могут и дальше разлагаться на берегу?

Саман сердито смотрел на нее.

– Они ждут возвращения к бану Маниже. – Он взглянул на Джамшида и Хацет. – Советую вам прислушаться к ее предупреждению, госпожа Хацет. Второго не будет.

Глаза Хацет вспыхнули.

– А я советую уйти, пока тебя не заколола наша бану Нахида.

Посол не сопротивлялся, когда солдаты схватили его под руки, но уже в дверях он уперся ногами.

– Бага Нахид, прошу тебя… – умолял он, обращаясь к Джамшиду. – У тебя же есть голова на плечах. Поезжай домой. Забери с собой сестру. Над вами еще могут сжалиться…

Взгляд Джамшида метнулся к Нари, но он ничего не сказал, когда Самана потащили прочь. Кивком головы Хацет отпустила остальных солдат.

Бравада королевы продержалась до тех пор, пока они не остались втроем, и тогда она испустила прерывистый вздох, откинувшись на подушку.