Девушка кое-как выбралась на берег. Увидев Трессу, сжимающую остатки книги, она с плачем взмолилась:

– Не бросай, прошу тебя! Я так долго писала… на этих страницах мои родители, моя семья…

Тресса в недоумении таращилась на нее.

Брин вытерла слезы, молча забрала у женщины уцелевшие листки и завернула в покрывало.

– Падера была права, – тихо произнесла она, прижала к груди мокрый сверток и, ссутулившись, побрела прочь.

– Это не конец света, – в восьмой раз объявила Падера. Миновал полдень, а Хранительница так и не встала с постели. – Ты ведь знаешь, могло быть и хуже.

Жалкие остатки «Книги Брин» по-прежнему валялись на полу, завернутые в покрывало.

– Тебе не понять, – глухо произнесла девушка. – Это уже второй раз. Первая книга погибла в Алон-Ристе.

– Значит, тебе известно, как все исправить. Вставай и займись делом. Хватит себя жалеть. Иди к Роан, возьми у нее чернил и начни заново. От того, что ты здесь валяешься, ничего не изменится.

– Дело не в утраченных страницах, разве не ясно?

Брин села. На ней по-прежнему было вчерашнее платье – она не стала его снимать, забралась в постель, надеясь больше никогда не проснуться. Ей хотелось увидеть Тэша, заключить его в объятия, но он ушел. Старшина Северного легиона все время проводил в лесу.

После разговора с Малькольмом Брин в течение нескольких лет искала желающих научиться читать, – безуспешно: все были заняты. Она пыталась обучить Роан: изобретательница с легкостью освоила систему знаков, только у нее постоянно не хватало времени. Тресса оказалась единственной, кому нечем было заняться, потому что никто не хотел с ней связываться.

– Дело не в страницах, – повторила Брин, – а в том, что, кроме меня никто не может прочесть написанное.

– Фрэи могут.

– Не могут. Их письменность предназначена для списков и команд. Один символ – одно слово. В ней нет гибкости. А мои значки обозначают звуки, поэтому я могу написать все, что говорю. Малькольм сказал, моя письменность получит широкое распространение и каждый сможет прочесть мою книгу. Видимо, он ошибался.

Падера села рядом.

– Понятно. Тресса не просто уничтожила книгу, а разрушила твою мечту.

По щеке Брин стекла слезинка.

– Нет, все гораздо хуже: она разрушила возможность создать полную и точную историю. Пройдут века, и никто не узнает, как все было на самом деле. Я не стану переписывать книгу и вообще больше не буду писать. Не могу.

– Тогда ты полная идиотка, – подала голос Тресса.

– А ты сейчас у меня в кусок мяса превратишься, если не уберешься отсюда, – злобно прорычала Падера.

– Охолони, старая карга. Я не драться явилась.

– С самого рождения от тебя одни неприятности, – огрызнулась знахарка.

– Возможно, но не сегодня. Я пришла… в общем, потому что пришла.

Что-то шлепнулось на пол. Выглянув из-под одеяла, Брин увидела пачку мокрых листков.

– Больше найти не удалось, хотя я весь берег прочесала. – Тресса сделала шаг назад. Только сейчас Брин заметила – она буквально с ног до головы облеплена грязью. Старая рубаха Гэлстона порвалась в нескольких местах, щеки, лоб и руки до крови исцарапаны. – В общем, держи. – Тресса повернулась, чтобы уйти.

– Погоди! – позвала девушка.

– Чего тебе? Хочешь извинений?

– Самое меньшее, что ты можешь сделать, пьянчуга, – рявкнула Падера.

– Нет, – ответила Брин. – Просто… – Она достала из корзины рулон ткани. – Хотела узнать, подойдет ли такой узор для твоего платья.

Тресса замерла у выхода.

– Если научишься читать, конечно.

Падера хмыкнула. Вдова Коннигера покачала головой.

– Старуха права. Вряд ли у меня получится. Зря только время потратим.

– Я все равно сошью тебе платье, просто попробуй.

– Не будь дурой.

– На себя посмотри, – заявила Падера. – Ходишь в краденой рубашке, хотя зима на носу, а когда предлагают хорошую одежду, кобенишься. Если Брин дура, то для тебя и слова подходящего не подобрать. Впрочем, ладно. По крайней мере, она не будет тратить время на такое отребье. Возвращайся в палатку Гэлстона и ложись рядом с его трупом, как рэйо.

Тресса скрестила руки на груди и смерила Падеру презрительным взглядом.

– Ладно, Брин, договорились. Раз эта старая ведьма против, я согласна. Сделай у платья подол покороче, а вырез поглубже. Я достаточно молода, чтобы привлечь мужчину.

Брин с улыбкой смотрела ей вслед. Дождавшись, когда Тресса скроется из виду, Падера хлопнула Хранительницу по плечу.

– С такими, как Тресса, надо пожестче. Если хочешь чего-то от нее добиться, скажи, что ей это запрещено. – Старуха подмигнула. – А теперь убери мокрые листки с пола.

Стрела пролетела мимо. Раз не ранен, значит буду жить. Тэш лежал на земле; под локтями потрескивала сухая листва, в живот упирался корень дерева, ноздри щекотал запах влажной почвы. Юноша вгляделся сквозь заросли желтеющего папоротника: из замшелой коры каштана торчала предназначенная для него стрела – флюгер, указывающий расположение врага. Он обполз вокруг ствола, перебрался на безопасную сторону и прислушался.

Тэш не знал, сколько товарищей погибло; его люди были обучены не кричать. Жертвы точно есть: нельзя попасть под залп и не понести потерь. Как выяснилось, эльфы – прирожденные лучники, а после первой битвы в Харвудском лесу рхуны перестали надевать металлические доспехи. Еще один шаг – и Тэш был бы мертв. Иногда удача творит чудеса, не подвластные даже рунам Оринфар.

– Эй, старшина! – раздался тихий голос из зарослей папоротника.

– Что, Мик?

– Что мне делать?

Мик – новичок, до настоящего Тэчлиора ему далеко. Воины из легиона Тэша обучались семи дисциплинам, которые тот позаимствовал у галантов. Многим такая наука казалась нелепой – слишком долго, слишком сложно, слишком опасно. За пять лет только Бригам Киллиан освоил все дисциплины. Те, кто добился успеха хотя бы в одной, вступали в элитное подразделение Харвудских Тэчлиоров. Поскольку отряду не хватало боевой мощи, Тэшу приходилось привлекать не до конца обученных воинов. Мик из таких: семнадцатилетний юнец, впервые попавший в Харвуд.