маленькой частной гостинице «Бентли». В десять часов вечера я обошел комнаты ребят и убедился, что все на местах. Долгий сон и твердый режим – главные условия поддержания формы, на этом я решительно настаиваю. Заглянув к Годфри, я перебросился с ним парой слов. Он показался мне бледным и встревоженным, и я поинтересовался, в чем дело. Он сослался на легкую головную боль. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы расстались. Спустя полчаса портье доложил мне, что какой-то бородатый мужчина, с виду бродяга, принес Годфри записку. Годфри еще не спал, и портье передал ему послание. Прочитав его, Годфри резко откинулся на спинку стула, словно получил удар в самое сердце. Портье так испугался, что хотел бежать за мной, однако Годфри остановил его, выпил воды и взял себя в руки. Потом он спустился вниз и о чем-то поговорил с человеком, который остался ждать его в фойе, после чего они вместе ушли. Портье видел, как они почти бегом направились вниз по Стрэнду. Сегодня утром комната Годфри оказалась пустой. Постель не смята, и все вещи лежат так, как лежали вчера вечером, когда я к нему заходил. Я уверен, что он не возвращался в гостиницу этой ночью. Годфри – спортсмен до мозга костей и никогда не пропустил бы тренировку и не подвел своего тренера, если бы с ним не случилось беды. Нет, я чувствую: он ушел навсегда и мы больше не увидим его.

Шерлок Холмс выслушал повествование мистера Овертона с глубочайшим вниманием.

– Что вы предприняли, обнаружив исчезновение молодого человека? – спросил он.

– Я телеграфировал в Кембридж в надежде узнать, не появлялся ли он там. Вот ответ: его там не видели.

– Вы полагали, он мог вернуться в Кембридж?

– Да, последний поезд на Кембридж отправлялся в четверть двенадцатого.

– Но, как вы убедились, он не поехал на этом поезде.

– Да, на вокзале его тоже не видели.

– Ваши следующие шаги?

– Я телеграфировал лорду Маунт-Джеймсу.

– Почему именно ему?

– Годфри – сирота, а лорд Маунт-Джеймс – его ближайший родственник – дядя, если не ошибаюсь.

– Понятно. Это уже кое-что. Лорд Маунт-Джеймс – один из богатейших людей в Англии.

– Кажется, Годфри об этом упоминал.

– И ваш друг приходится ему близким родственником?

– Больше того – он его единственный наследник. Старику уже под восемьдесят, и он страдает подагрой. Говорят, костяшками его пальцев можно натирать бильярдный кий. Самому ему много не надо, но он ни разу в жизни не дал Годфри даже шиллинга – ужасный скряга. Зато после смерти все достанется Годфри.

– Вы получили ответ от лорда Маунт-Джеймса?

– Нет.

– А что могло заставить вашего друга пойти к лорду Маунт-Джеймсу?

– Что-то беспокоило его прошлым вечером, и, если проблема была связана с деньгами, он мог обратиться к своему ближайшему родственнику – правда, насколько я понимаю, шансов получить у него помощь было немного. Годфри не любил старика и пошел бы к нему на поклон только в случае крайней нужды.

– Погодите, давайте разберемся. Если ваш друг собирался навестить своего родственника лорда Маунт-Джеймса, нам нужно как-то объяснить появление в гостинице бродяги и волнение Годфри Стонтона, вызванное его появлением.

Сирил Овертон сжал голову руками.

– Ничего не понимаю! – сказал он.

– Знаете, у меня сегодня свободный день, и я готов потратить его на ваше дело, – предложил Холмс. – Но заранее советую вам примириться с тем, что завтрашний матч пройдет без участия пропавшего джентльмена. Должно быть, действительно крайняя необходимость заставила его исчезнуть в столь ответственный для команды момент, и та же необходимость не позволяет ему подать о себе весть. Предлагаю сейчас всем вместе отправиться в гостиницу и расспросить еще раз портье. Возможно, он сумеет вспомнить еще какие-нибудь обстоятельства, имеющие отношение к исчезновению вашего друга.

Шерлок Холмс не зря славился своим умением разговорить свидетеля. Он пригласил портье в опустевший номер Годфри Стонтона и вскоре вытянул из него все, что тот знал. Вчерашний посетитель, по его мнению, не был джентльменом и вряд ли где-нибудь работал. По словам портье, это был самый обычный человек: лет пятидесяти, с седой бородой, бледным лицом, неброско одетый. Он казался сильно взволнованным. Портье обратил внимание, что его рука дрожала, когда он подавал записку. Годфри Стонтон, прочитав ее, скомкал листок и засунул в карман. Спустившись в фойе, он не подал бородатому мужчине руки. Они обменялись несколькими фразами, но портье удалось разобрать только одно слово «пора». Затем они поспешно удалились. Часы в фойе показывали ровно половину одиннадцатого.

– А скажите-ка мне вот что, – сказал Холмс, усаживаясь на кровать Стонтона. – Вы ведь дневной портье, верно?

– Да, сэр, моя смена заканчивается в одиннадцать.

– И ночной портье, вероятно, не сможет ничего добавить к вашему рассказу?

– Нет, сэр. Позже пришли только несколько человек из театра. И все.

– Весь вчерашний день вы провели на своем посту?

– Да, сэр.

– А не получал ли мистер Стонтон в тот день еще какого-нибудь послания?

– Да, сэр, ему пришла телеграмма.

– Так, интересно. В котором часу?

– Около шести.

– Где в это время находился мистер Стонтон?

– У себя в номере.

– Он прочитал телеграмму в вашем присутствии?

– Да, сэр, я остался подождать, не будет ли ответа.

– Так, и что же?

– Он написал ответ.

– Вы забрали его?

– Нет, он сказал, что отправит его сам.

– Вы видели, как он его написал?

– Да, сэр, я стоял у двери, и он писал вот за этим столом, спиной ко мне. Написав ответ, он сказал: «Ступайте, я отправлю его сам».

– Чем он писал?

– Чернилами, сэр.

– А на письменном столе лежала вот эта стопка телеграфных бланков?

– Да, сэр, он написал ответ на верхнем бланке.

Холмс поднялся. Взяв стопку с бланками, он поднес ее к окну и внимательно рассмотрел.

– Ах, если бы он писал карандашом! – разочарованно бросил он, возвращая бланки на место. – Вы, наверное, замечали, Уотсон, что написанное часто пропечатывается на следующем листке. Благодаря этому обстоятельству расстроилось немало счастливых браков. Тем не менее в данном случае я ничего не вижу. Это означает, что он писал широким мягким пером, а значит, у нас есть все основания надеяться, что отпечаток остался на промокательной бумаге. Ах, точно, вот он!

Он оторвал полоску промокательной бумаги и продемонстрировал нам какие-то иероглифы.

Сирил Овертон взволнованно вскричал:

– Поднесите ее к зеркалу!

– В этом нет необходимости, – сказал Холмс. – Бумага тонкая, и мы можем увидеть текст с обратной стороны. Вот он. – Он перевернул бумагу, и мы прочитали: «Помогите нам, ради Бога!»

– Это окончание телеграммы, которую Годфри Стонтон отправил за несколько часов до