– Виски, – бросил он бармену, шлепнув на стойку деньги, которые специально отложил на этот загул с Луи.

Теперь они значения не имели. Генри заглотил огненную воду, порадовался тому, как лихо она обожгла ему горло, швырнул еще двадцатку и протянул свою фляжку.

– Не желаете сделать пожертвование в фонд Жалости к Себе? Весьма достойная благотворительная организация, клянусь.

Тот пожал плечами и наполнил сосуд до краев.

Порядком нализавшись, Генри поплелся в телефонную будку и набрал собственный номер в Беннингтоне. Потом уперся лбом в стеклянную раздвижную дверь и, глотая из фляжки, стал слушать далекий жестяной звон в эбонитовой трубке.

На пятом звонке Тэта подошла.

– Никого нет дома.

Это было ее обычное «здрасте». Генри остро захотелось очутиться сейчас у них на кухне за заваленным всяким хламом столом.

– Это царевна Тэтакович из «Орфея»? – невнятно выдохнул он. – Примете звонок от этой скотины, Генри Дюбуа Четвертого?

На том конце повисла тишина.

– Пожалуйста, только не вешай трубку, – едва слышно прошептал он.

– Ген? Где ты? Что случилось?

Генри уставился в деревянный потолок телефонной будки. Слезы рекой побежали у него по щекам. Немедленно прекрати хлюпать, Хэл. Мужчины не плачут. Никогда. Так всегда говорил ему папа. Ну, вот, Генри определенно мужчина, и ему есть до хрена о чем поплакать.

– Луи так и не появился. Я потратил деньги из пианофонда и разозлил тебя, и все это зазря. Тэта, прости меня. Прости меня…

– Ох, Ген, – вздохнула она. – Просто давай жми скорее домой.

Генри рукавом вытер нос.

– Да?

– Да.

– Ты все еще моя самая лучшая в мире девочка?

– Ты от меня так просто не избавишься. Мы семья. Ступай домой.

– О’кей. Иду, – сказал Генри и повесил трубку.

Но сначала нужно было сделать одно дело.

Генри тащился по улицам Нижнего Манхэттена, мимо карантинных плакатов и темных, заколоченных заведений с объявлениями в окнах: ЗАКРЫТО ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ ДЕПАРТАМЕНТА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ ГОРОДА НЬЮ-ЙОРКА.

Он был все еще пьян, когда добрался до Чайнатауна. Квартал стоял пустынный и недобрый в своей неожиданной тишине. В «Чайном доме» практически никого не было, но Генри разглядел внутри Лин. Он помахал ей и жестом попросил выйти в переулок.

– Член воображаемого научного клуба Генри Дюбуа Четвертый на службу прибыл, – заплетающимся языком выдал он, потом попробовал отдать честь, но потерял равновесие и врезался в мусорный бак. – А ну, тс-с-с! – сказал он баку, прилаживая крышку на место.

– Ты, что ли, пьян? – шепотом осведомилась Лин.

– Вы изумительно наблюдательны – впрочем, как всегда, мадемуазель.

– Что случилось? Где Луи? Я думала, ты пошел его встречать.

– А! Вот мы и до самого сердца вопроса добрались. Или до отсутствия сердца, вернее. У кого-то из нас сердца определенно не хватает. Он, видите ли, не явился. Лин, мне нужно, чтобы ты пошла со мной. Мне нужны ответы.

– Не уверена, что это хорошая идея.

– Да? А мне кажется, что это охрененно мировая идея.

– Ты пьян.

– А у тебя глаз алмаз. Ты никогда не думала пойти в науку?

– Хреновый из тебя пьяница. Генри, послушай: в мире снов сейчас небезопасно.

– Я в курсе. Призраки. Чудовища. Твари в тоннелях, – Генри чуть не стек по стене вниз. – И вот к этому-то я и веду. Что, если с Луи вчера ночью что-то случилось? Что такое? Ты чего мне рожи строишь?

Лин втянула воздух, слегка постукивая зубами.

– Я разузнала по поводу О’Банниона и Ли. Они умерли в 1875 году. Их убили, Генри. Убила одна из обманутых ими девушек. Которая носила вуаль и слушала музыкальную шкатулку. Думаю, нам нельзя туда, Генри. Не сегодня, по крайней мере.

– Один час в мире снов. Вот все, о чем я прошу. Я не могу попасть на болото без тебя – для этого нужны мы оба. Ты сама знаешь.

– Тебе поспать нужно, а не на болото, Генри. По-настоящему выспаться. Нам обоим это не помешает. Давай поговорим завтра.

Генри задрал голову и уставился на холодные мертвые звезды.

– В завтра я больше не верю, – сказал он.

Возвратившись домой, в «Беннингтон», Генри обнаружил записку от Тэты: «Встречаюсь с Мемфисом. Скоро буду. Добро пожаловать домой, Пианист».

Новенькая, хрустящая пятидолларовая банкнота выглядывала из банки пианофонда. К боку ее был прилеплен кусок малярной ленты с надписью: ПИАНО-ФОНД. НЕ ТРОГАТЬ.

Генри пошел налаживать метроном. Он смутно понимал, что пьян, разозлен и обижен, а это далеко не лучшее состояние для прогулок по миру снов – но ему было решительно наплевать. Он хотел увидеть Луи. Он хотел ответов. И если Лин не желает составить ему компанию – что ж, он пойдет один. Вот заодно и выясним, хватит ли ему пороху все обстряпать самому. Мерное тиканье метронома быстро сделало свое дело: не прошло и пары секунд, как Генри отключился. Тяжкий гнет алкоголя утянул его на дно быстрее обычного.

Очнувшись в сонном царстве, он обнаружил себя не на улицах старого Нью-Йорка, а прямо на платформе станции, сиявшей сегодня так, будто ее специально по случаю начистили и отполировали. Все кругом купалось в золотистой дымке. Генри довольно улыбнулся: у него все получилось. Вопросом, почему и как, он даже не задался.

– Я иду в ми-и-и-ир сно-о-о-ов! – запел он, нетвердой походкой направляясь к черному кругу тоннеля – поезда ждать, вот еще!

Он вспомнил прошлую ночь и то, что они видели там, внутри, и запнулся на пороге, не решаясь войти. Но все, о чем он мог думать, был Луи. Луи…

– А ну к дьяволу! – пробормотал Генри и шагнул внутрь.

Пока «Певицы-Душечки» щебетали заглавную песенку, а мистер Форман мурлыкал вводную часть, Эви промокнула платком лоб и глянула на аудиторию. Люди обступали ее с предметами наперевес, смотрели голодными глазами. Но в мыслях у нее был только Сэм. Они должны были закрутить притворный роман, только и всего. Потом он спас ей жизнь, а она его поцеловала – и да, она сама этого хотела, уж это, по крайней мере, было ясно. А он… он целовал ее страстно и нежно, и так, что у нее сладко кружилась голова – и нет, Эви не хотела, чтобы он прекратил. Когда вчерашняя вечеринка наконец выдохлась и Эви села в такси домой, она долго смотрела сквозь заднее стекло, как он стоит один посреди забитой народом улицы, засунув руки в карманы, c улыбкой на устах, и смотрит, как она уезжает – а кругом, со всех сторон несутся машины, злобно сигналят, гудят, объезжают его, а ему хоть бы хны. Договор с Сэмом должен был облегчить ей жизнь, а вместо этого только еще больше все запутал.