– Жарко. Не прикажешь ли, боярин, квасу подать? Дорога у меня далекая была.

– Козел, неси квасу! – крикнул Алексей Никифорович, радуясь гостю.

Человек, по всему видно, редкий. В заморских странах жил, при дворах. И рабства в нем нет. Захотел пить, взял и попросил квасу.

Козел – одна нога там, другая здесь. Выпил Марко чашу, усы вытер и взялся за лютню. Пощипал струны и запел негромко:

Зеленый лист тополя,

Братец мой, братик, послушай-ка!

Беги, как ветер,

Нас бьют турки и режут, как овец.

– Несчастный, несчастный народ. – Собакин повернулся к иконам и покрестился маленько. – Господи, избавь православных от нашествия неверных.

– Чтобы отвлечь тебя, боярин, от грустных дум, я сыграю пасторали…

– А где ты их перенял?

– В Венеции.

– Ах, в Венеции! – Алексей Никифорович почмокал губами и потонул в соболях.

Марко встал в позу и начал.

– Браво! – вскричал Кузнечик, вбегая в покои. – Алексей Никифорович, ти будешь иметь великий оркестр. Оркестр, какой нет и у немецких цесарей.

– Марко, сколько тебе платил воевода Василий?

– Господарь Василий Лупу был несказанно богат, но скуп. Он платил мне пять талеров в год.

– Я заплачу тебе вдвое, – сказал Алексей Никифорович. – Ты будешь есть за моим столом и рассказывать о далеких странах.

4

На следующий день в обед Алексею Никифоровичу привезли письмо.

– Ко мне едет в гости приятель мой любезный, Дмитрий Иванович Плещеев. Человек в Москве известный и веселый. Ты, Кузнечик, гоняй баб, чтоб к приезду Дмитрия Ивановича ноги они поднимали разом все вместе и, кружась, чтоб не скользили, как коровы на льду, и не падали бы.

Тут Собакин велел кликнуть Козла.

– Козел, – сказал он ему, – ко мне едет важный московский гость. Гони в деревеньки, в Покровку и в Мокрое, и забери у крестьян птицу, коров, баранов и свиней для великого пира.

Козел покланялся боярину, но не ушел.

– Чего тебе? – спросил Собакин.

– Батюшка Алексей Никифорович, у крестьян-то за этот год оброку взято полностью.

– Бери за будущий!

– Никак нельзя, батюшка! Смилуйся, никак нельзя!

– Это почему же нельзя? Или я не господин над своим быдлом?!

– Хозяин и господин! Только если забрать скот, приплода не будет. Крестьяне в нищенство впадут. Проку тогда тебе от них никакого.

– Молчать! Холоп! – гаркнул Собакин. – Поедешь и пригонишь вдвое против того, что нужно. А за разговоры – десять палок!

Козла потащили на конюшню.

5

Выпоротый Козел срывал злость на крестьянах деревушки Мокрое. Он был зол вдвойне. В Покровке скотом Козел не разжился. Мужики там богатые, держались общиной. Заикнулся Козел о повелении боярина и был выдворен за околицу.

В Мокрое он захватил дюжину молодцов с пиками и саблями.

Встал посреди деревни. Велел тащить старосту.

Мокрое было крошечной деревушкой о девяти дворах.

И староста был тут забитый, запуганный.

– Боярин Алексей Никифорович, – закричал на него Козел, – велел мне добыть для пира в честь стольника Дмитрия Ивановича Плещеева отборного скота и птицу!

– Смилуйся! – упал в ноги староста.

– А ну-ка, ребятушки! – кивнул молодцам Козел.

Ребятушки приступили было к старичку, но тот покорно замолчал.

– Мне нужно взять с вашей деревни пять коров, двадцать овечек, десяток свиней, пять сороков гусей, индюшек, кур и уток.

Мужики, собравшиеся на сход, слушали тихо, не шумели. Один нечесаный все ж подал голос:

– Что ж, у твоего Плещеева три горла, столько скотины съесть?

Козел захохотал.

– Дурни вы, дурни! Знатные люди сами мало едят, зато людей при них много.

Дело было вечером, Козел приехал так, чтоб скотина была на месте. Холопы Собакина шныряли по загонам и хлевам, вязали овец, тащили свиней и птицу. Говядина должна быть молодая, и коров Козел пошел выбирать сам.

Еще крики и плачи не смолкли, еще не погрузили добычу собакинские холопы, как вдруг все услышали звонкий скок быстрого коня.

Раздался выстрел, облако пыли и дыма растаяло, и на дороге в конце деревни появился черный всадник на черном коне.

– Кудеяр! – ахнули люди.

А Кудеяр поднял руку с пистолетом, навел его на Козла.

– Пожалей братьев своих, Козел! Или ты забыл, как тяжело крестьянствовать? Давно ли сам гнул спину на пашне?

– А что же мне делать? – завопил Козел, загораживаясь руками от пистолета.

– Верни скотину. Собакину скажешь: так велел Кудеяр.

– Так меня же самого засекут!

– Потерпеть за людей – Божеское дело. Бог терпел… А ну, отпускай скот.

Пистолет дернулся, окутался дымом. У молодца, стоявшего близ Козла, отлетел наконечник пики.

Молодцы бросились исполнять приказ Кудеяра, а тот вздыбил коня и ускакал.

1

Ночь была темная, теплая.

Трава трещала от изобилия живности. Весело, с норовом! Казалось, легкий огонь, постреливая искрами, несется по лугам к мягкому, как мякиш, молчащему лесу.

Собакин позвал Кузнечика с лютней, а для полного счастья, для полной щемящей сладости велел затопить печь. Чего лучше: слушай да на огонь смотри!

У Кузнечика тоже сердце было. Не только у людей – у дремлющих по гнездам скворцов душу вынул. Целую неделю потом скворцы попискивали надрывно: вспоминали Кузнечиковы музыки.

Об Алексее Никифоровиче и говорить нечего: рукава, слезы вытираючи, замочил так, хоть выжимай.

Кончил Кузнечик играть, обнял его Алексей Никифорович и сказал:

– Есть у меня любимая лошадь валашских кровей. Такую ни за какие деньги не купишь, но ведь и музыки твоей нельзя удержать. Вознесла в небеси и упорхнула. Только сладости испытанной забыть невозможно. А потому, Кузнечик ты мой ненаглядный, получай красавицу лошадь.

Немец рад, конечно. От боярина – на крыльях, мурлычет по-своему. А пошел через двор к себе – на человека наскочил. Выбежал тот человек из-за угла, а в руках у него дубина.

– Молись! – шикнул немцу да как взмахнет дубьем – и наземь свалился.

Кузнечик испугаться не успел, а тут уже Марко возле него. По-немецки сказал:

– Я спас вам жизнь, маэстро. За это вы должны мне обещать молчание. О случившемся ни слова! Или я вам больше не защитник!