разрушение блеска искрящегося

Ее зрение ловило равнин несущихся спешку,

Облачные горы и широкие рыжие реки,

И города, поднимающиеся в минаретах и башнях

К бесплодному неизменному небу:

Длинные набережные, пристани, от парусов белые гавани

Занимали ее зрение недолго и скоро исчезли.

Среди них напрягались в усилии трудящиеся множества

В постоянно меняющихся группах непрочных,

Контрастное кино освещенных призрачных форм,

Обернутых серой мантией грезы.

Придумывая смысл в тяжелом течении жизни,

Они доверяли окружению зыбкому

И ждали смерти, чтоб сменить сцену их духа.

Дикий шум труда и топота

Бронированной жизни, гул монотонный

Мыслей и действий, вечно все тех же,

Словно тупо повторяемое снова и снова жужжание

Великой животной машины окружало душу ее, –

Серый звук недовольный, как призрак

Стенаний шумного беспокойного моря.

Огромный, бесчеловечный голос Циклопа,

Песня вавилонской башни строителей, к небесам поднимающаяся,

Биение машин и лязг инструментов

Несли глубокий тон страдания труда.

Как когда бледные молнии рвут небо измученное,

Высоко над головой освещая край туч,

Несущихся, словно дым из красной трубы,

Принуждаемые творения невежественного Разума:

Плывя, она видела, нарисованным фрагментам подобные, бежали

Фантомы человеческой мысли и надежды несбывшиеся,

Формы Природы и искусства людей,

Философии, дисциплины, законы,

Мертвый дух прежних обществ,

Конструкции червя и Титана.

Словно утерянные остатки забытого света,

Перед ее разумом летели со свисавшими крыльями

Откровения смутные и слова избавляющие,

Исчерпавшие свою миссию и свою способность спасти,

Послания евангелистов-богов,

Голоса пророков, писания вер исчезающих.

Каждое, претендовавшее в свой час на вечность, шло мимо:

Идеалы, системы, науки, поэмы, искусства

Неустанно гибли и вновь возвращались,

Разыскиваемые некой созидательной Силой без устали;

Но все были грезами, пересекающими пустую обширность.

Аскетические голоса одиноких провидцев звали

На вершины гор или у речных берегов

Или из сердца заброшенного лесных полян,

Ища отдых небес или внемировой покой духа,

Или в телах, неподвижных как изваяния, твердых,

В трансе-прекращении их мысли бессонной,

Сидели спящие души, и это тоже грезою было.

Все вещи, сотворенные и убитые прошлым, здесь были,

Его утерянные, забытые формы, что жили когда-то,

Все, что ценится ныне как открытое заново,

И все надежды, что несет будущее, здесь потерпели уже неудачу,

Уже пойманы и отброшены в усилиях тщетных,

Повторяемые век за веком бесплодно.

Неутомимо все возвращалось, настаивая все еще,

Из-за радости в муке поисков

И радости трудиться, побеждать и терять,

Радости творить, хранить, убивать.

Вращающиеся циклы проходили и вновь возвращались,

Несли тот же труд и тот же бесплодный конец,

Формы всегда новые и всегда старые, долгие

Ужасные революции мира.

Вновь поднялся великий разрушающий Голос:

Через труд бесплодный миров

Его всеотменяющая огромного отрицания мощь

Преследовала невежественный марш печального Времени:

"Посмотри на фигуры этого символического царства,

На его прочные контуры созидательной грезы,

Вдохновляющие великие конкретные задачи земли.

В его движении-параболе человеческой жизни

Можешь ты проследить результат, к которому приводит Природа

Грех существа и ошибку в вещах,

И желание, что жить заставляет,

И неизлечимую болезнь человека, надежду.

В неизменном порядке иерархии,

Где Природа не изменяется, человек измениться не может:

Он всегда повинуется ее фиксированной мутации закону;

В новой версии ее истории, часто рассказываемой,

В вечно кружащихся циклах крутится раса.

Его разум заперт в границах вращающихся:

Ибо человек — это ум, за пределами мысли он не может парить.

Если б он смог оставить свои границы, он был бы спасен:

Он видит, но на свои более великие небеса подняться не может;

Даже окрыленный, он на родную почву назад опускается.

Он — пленник в своих сетях разума,

Он крыльями души бьет по стенам жизни.

Тщетно его сердце свою страстную поднимает мольбу,

Яркими Богами бесформенную Пустоту населяя;

Затем, разочарованный, он к Пустоте поворачивает

И в ее счастливом ничто освобождения просит,

Спокойной Нирваны своей мечты о себе:

В молчании кончается Слово, в Ничто — имя.

Обособленное от смертных множеств,

Божество несообщающееся он призывает

Стать возлюбленным его одинокой души

Или поймать его дух в пустые объятия,

Или свою копню в безучастном Все он находит,

Свою собственную волю он придает Неподвижному.

Приписывает Вечному гнев и любовь

И тысячи имен присваивает Невыразимому.

Нет надежды призвать Бога вниз в его жизнь.

Как ты принесешь сюда Вечного?

Нет для него дома в торопящемся Времени.

Тщетно ты ищешь в мире Материи цель;

Нет цели здесь, лишь желание быть.

Все в границах Природы идет всегда прежнее.

Посмотри на эти формы, что остаются недолго и уходят,

На эти жизни, что стремятся и борются, затем их нет уже больше,

На эти структуры, что не имеют живущей долго истины,

На кредо спасительные, что себя не могут спасти,

А гибнут в душащих руках лет,

Отверженные из человеческой мысли, фальшь, доказанная Временем,

На философии, что все проблемы донага раздевают,

Но ничего не решили с тех пор, как земля началась,

И науки всемогущие тщетны,

Которыми человек изучает, из чего сделаны солнца,

Трансформирует все формы, чтобы обслужить свои внешние нужды,

Он гуляет по небу, плывет по морям,

Но не знает, кто он и зачем он пришел;

На эту политику, архитектуру ума человека,

Что, облицованная злом и добром стена в человеческом духе,

Потрескавшийся дворец и, в то же время, тюрьма,

Гниет, пока царствует, и перед крахом крошится;

На революции эти, пьяного бога иль демона,

Сотрясающие человечества тело израненное,

Лишь чтобы раскрасить лик прежний новыми красками;

На эти войны, резню триумфальную, крушение, разорительное безумие,

Труд веков за час исчезает,

Кровь побежденных и венец победителя,

Который люди, чтобы быть рождены, должны оплачивать болью,

Лик героя божественный на членах сатира,

Величие демона смешано с полубога величием,

Слава, скотство и срам;

Зачем все это, грохот и труд,

Скоротечные радости, слез море извечное,

Страсть, надежда и крик,

Битва, победа, падение,

Бесцельное путешествие, что никак остановиться не может,

Бессонный труд, бессвязный сон,

Песня, крики и плач, мудрое и праздное слово,

Смех человека, ирония богов?

Куда ведет марш, куда паломничество движется?

Кто хранит карту маршрута или шаг каждый планирует?

Или сам по себе движущийся мир по собственной гуляет дороге,

Или ничего здесь нет, лишь Разум, что грезит:

Мир — это миф, которому истинным оказаться случилось,

Легенда, рассказанная себе сознательным Разумом,

Придуманная и сыгранная на притворяющейся почве Материи,

На которой он стоит в несубстанциональной Обширности.

Разум есть автор, зритель, актер и подмостки:

Разум лишь есть, и то, что он думает, зримо.

Если Разум есть все, оставь на блаженство надежду;

Если Разум есть все, оставь надежду на Правду.

Ибо Разум никогда коснуться