очутился за вторыми воротами и, подняв голову, вдруг увидел беседку с восемью окнами, внутри которой виднелось кресло, оправленное золотом. На нем важно восседал сам повелитель демонов, поистине страшный и безобразный:

Над головой его трепещет свет неверный,

И красный дым от косм его струится.

Торчат усы, как две железных спицы,

Над пастью шириной неимоверной,

Утыканной громадными клыками,

По виду схожими с булатными клинками.

Дух смертоносный от него исходит;

Очами злыми, как у бурого медведя,

И круглыми он медленно поводит;

Блестят они, как бубенцы из меди,

И ярым блеском звезды превосходят.

Густыми волосами весь покрыт он,

Как войлоком, из черной шерсти сбитым.

Железный пест, который держит бес,

Длинен настолько, что касается небес.

Сунь У-кун напустил на себя вид полного пренебрежения к дьяволу. Более того, он нарочно не совершил никаких положенных церемоний в знак приветствия, а отвернулся и, глядя по сторонам, продолжал колотить в гонг.

– Это ты явился? – спросил повелитель демонов.

Сунь У-кун не ответил.

– Это ты Юлай Юцюй? – раздраженно переспросил князь.

Ответа опять не последовало.

Тогда князь подошел у Сунь У-куну и, схватив его за шиворот, спросил:

– Ты что трезвонишь, вернувшись домой? Почему молчишь и не отвечаешь, когда тебя спрашивают?

Тут Сунь У-кун швырнул гонг на землю.

– «Отчего» да «почему», – передразнил он. – Я же говорил тебе, что не хочу идти, а ты насильно послал меня! Попал я туда и вижу несметное количество людей и коней, построенных в полки. Они как увидели меня, так и заорали в один голос: «Лови его, держи!» Тут меня стали таскать, давить, жать и растягивать, втащили, наконец, в город и привели к правителю, а тот сразу же велел: «Четвертовать!» Хорошо, что советники отговорили его и даже привели пословицу: «Когда две семьи враждуют, послов не убивают». К счастью, меня пощадили, отобрали у меня грамоту о войне, а затем вывели из города под конвоем, да еще напоследок перед всем строем всыпали мне тридцать палок по пяткам, после чего отпустили и велели доложить тебе о происшедшем. У них там собрано большое войско, которое в скором времени явится сюда и вызовет тебя на бой.

– Теперь я вижу, что ты действительно пострадал. То-то, когда я тебя окликал, ты не отзывался, – уже более мягко сказал князь.

– Конечно, пострадал, – ответил Сунь У-кун. – Я не отзывался только потому, что с трудом превозмогал боль.

– Сколько же у них там людей и коней? – спросил князь, переходя к делу.

– Меня там до того напугали, что я был почти без сознания, да еще к тому же избили. Где уж мне было подсчитывать да прикидывать, какое там количество людей и коней! Я видел только, что оружие всякое выставлено густым лесом. – И Сунь У-кун закончил свой рассказ так:

Щиты и копья, мечи и латы,

Кольчуги, отделанные богато,

Ножи и пики, луки и стрелы,

Секиры, выкованные умело,

Знамена, что плещут шелком алым,

Шлемы с забралом и без забрала,

Ружья, пищали и вилы стальные,

На длинных шестах значки полковые,

Железные булавы с шипами —

Едва удержишь двумя руками! —

Нагайки-свинчатки, из кожи плети,

Молоты из червонной меди,

Есть остроги, как для красной рыбы,

Тяжелые палицы, словно глыбы,

И самострелы, и колотушки,

И сабли, что тело режут на стружки;

А воины кровожадны и грубы,

На них сапоги и толстые шубы.

Князь выслушал Сунь У-куна и засмеялся:

– Это все не важно! Пустяки! Если у них есть только такое оружие, о котором ты говоришь, то достаточно напустить на него огонь и ничего не останется. Ты пока что ступай к Золотой царице и расскажи ей обо всем, чтобы она не огорчалась, а то она слышала сегодня утром, как я сердился и решил идти войной, так у нее слезы все текут ручьем и не просыхают. Отправляйся к ней и скажи, что там, мол, людей и коней много, все храбрые да отважные, наверняка одолеют меня. Пусть она хоть немножечко утешится!

Эти слова привели Сунь У-куна в восторг, и он подумал: «Вот здорово! Как раз то, что мне надо было!»

И вы только подумайте. Он пошел так, словно хорошо знал здесь все ходы и выходы. Завернув за угловые ворота, он прошел через парадный зал. Внутри оказалось множество высоких комнат и просторных покоев, совсем не похожих на те, что он прошел ранее. Так дошел он до самого последнего дворца. Еще издали он увидел расписные ворота с красивыми украшениями. Тут и жила Золотая царица.

Когда он зашел внутрь, то увидел оборотней, лисиц и оленей, принявших образ девушек, наряженных и нарумяненных, блистающих красотой и миловидностью, которые стояли по обе стороны от Золотой царицы, готовые услужить ей. Несчастная царица сидела в самой середине зала, подперев ручкой ароматную щечку, и из очей ее капали горькие слезы.

Ее печальное лицо так нежно и прелестно,

Оно сияет красотой воистину небесной…

Что ей до украшений бесполезных?

Несчастной женщине до них и дела нет;

Давно уж не приносят ей отрады

Запястья, перстни, ожерелья и наряды,

Давно уж пудры, притираний и помады

С округлых щек ее исчез душистый след.

Где тщательная некогда прическа?

Заколки золотые, шпильки, блестки?

Лишились волосы ее былого лоска,

Распущенными прядями висят.

Хоть не померк еще ее лучистый взгляд,

Но ясные, подобно звездной ночи,

Задумчивые, ласковые очи

Потоки слез неиссякаемых струят.

Ее краса – две черных змейки-брови

Всегда теперь нахмурены сурово,

Пурпурный рот ее не произносит слова;

В воспоминанья о царе погружена

Его достойная, любимая жена;

Ее томят досада и забота:

Как пташка малая, попавшая в тенета,

О радости свободного полета

Да о гнезде своем грустит она.

И правда, ведь недаром говорят:

«Красавицам иным дана судьба лихая:

В молчанье скорбном слезы проливая,

Ни ласки, ни участия не зная,

Вдали от дома на ветру стоят…»

Сунь У-кун подошел к царице и, осведомившись о ее здоровье, молвил:

– Прошу принять меня!

– Какой нахал и мужлан! – воскликнула оскорбленная царица. – Совсем невоспитанный!