большой период времени; если же нет каких-либо особых обстоятельств, разделяющих их, то они, наконец, сливаются в наших воспоминаниях в одно целое.

Влияние душевного волнения и пристрастия

До сих пор, анализируя ошибки наблюдения, мы предполагали, что сам наблюдатель беспристрастен и хладнокровен, между тем волнение и пристрастие к предмету должны быть непременно приняты в расчет, так как их влияние на ход и результат наблюдения весьма значительно.

Настроение духа. При каждом душевном волнении, радостном или печальном, сознание наше всегда переполнено представлениями, тесно связанными с причиной настроения. Пока держится аффект, наши мысли не могут уйти далеко от того, что вызвало нашу заботу или радость, гнев или страх; представления же иного характера не проникают в наше сознание. Вследствие этого, как нам о том известно из ежедневного опыта, человек в состоянии аффекта – очень плохой наблюдатель. Хотя на практике бывает довольно редко, чтобы нам приходилось делать наблюдения при сильном волнении, но зато весьма нередко случается, что наблюдение само является причиной аффекта, и нам приходится продолжать его именно в таком душевном состоянии, когда мы менее всего к тому способны.

Аффекты, овладевающие нами в таких случаях, не разнообразны; это суть: напряжение, ожидание, страх и ужас. Эти душевные состояния мы рассмотрим ближе.

Напряженное внимание и ожидание близко родственны между собой. Чувство, называемое напряжением, вызывается сознанием, что может произойти нечто нам малоизвестное. Мы с напряженным вниманием ждем чего-то, чего не знаем. Если же наше внимание направлено на известное и определенное, то мы говорим об ожидании. Поэтому можно сказать, что напряжение есть ожидание неизвестного, а внимание, обращенное на предмет известный, есть ожидание. Оба состояния психологически характеризуются усиленной работой внимания. Но так как внимание требует определенного объекта, а «чувство напряжения» как раз не имеет такого объекта, то оно вызывает характерное беспокойство, скачки внимания с одного предмета на другой. При ожидании, напротив, внимание обращено на предмет известный – предмет ожидания; мы мысленно совершенно ясно представляем себе грядущее и только сравниваем образ нашей фантазии с действительностью. Поэтому мы заранее можем сказать, что во всех подобных состояниях неправильности наблюдения зависят от ненормальной функции внимания; вероятность ошибок увеличивается вследствие легкой утомляемости его. После долгого ожидания мы теряем способность сосредоточиться именно тогда, когда явления начинаются.

Поэтому, если в спиритических сеансах слишком долго не появляются манифестации, то можно, наверное, сказать, что присутствующие не заметят самых грубых обманов вследствие утраты способности внимательного наблюдения. Если даже исключить это предположение, то и тогда вышесказанные эффекты очень мешают наблюдению. Беспокойное состояние во время напряженного ожидания ведет к тому, что наблюдаемый феномен появляется именно тогда, когда его менее всего ждут, и драгоценные минуты могут быть упущены, пока зрителю удается сосредоточить внимание. При ожидании, наоборот, когда внимание направлено на заранее определенный пункт, можно легко просмотреть явления, совершающиеся вне его, хотя бы они были очень существенны. В последнем состоянии духа утомление внимания наступает гораздо скорее, чем в тех случаях, когда оно быстро переходит с одного пункта на другой. Наконец, при усиленном ожидании чего-нибудь определенного мы очень легко даем волю фантазии и склонны смешать ее образы с тем, что произошло действительно. Бывает, и весьма нередко, что верующие спириты видят на заседаниях много такого, что не подтверждается более хладнокровными и критически настроенными наблюдателями. И в этом, несомненно, сказывается результат интенсивного ожидания. Многие психологи заметили, что фантастическая картина, на которой долго сосредоточено внимание, приобретает наконец такую яркость и осязательность, что при слабом освещении очень легко может быть принята за подлинную действительность.

Так как суждение о времени тесно связано с работой внимания, то легко понять, насколько страдает правильность его при состояниях ожидания и напряжения. Влияние ожидания известно каждому из обыденной жизни: если мы усиленно ждем чего-нибудь определенного, то время тянется бесконечно, потому что внимание не может быть очень долго сосредоточено на одном представлении об ожидаемом. Но и повторяющееся ослабление внимания ведет к тому, что продолжительность времени преувеличивается. При неопределенном напряжении время, напротив, летит быстро, потому что внимание, перебегая с предмета на предмет, остается в бодрствующем состоянии.

Чувство страха близкородственно обоим вышеописанным состояниям. Боязнь чего-нибудь есть постоянное напряженное ожидание чего-нибудь определенного и неприятного. Ввиду того что страх есть, таким образом, частный случай ожидания, с ним связаны те же ошибки наблюдения, какими характеризуется и ожидание; однако вероятность ошибок еще увеличивается тем, что ожидание грядущих неприятных и вредных последствий переполняет и обременяет сознание соображениями о способах избежать опасности. Можно себе представить, насколько достоверны будут результаты наблюдений, сделанных при таких обстоятельствах. Когда выясняется, что не было никаких причин опасения, то дальнейшее наблюдение может идти правильно, но первая его часть уже утрачивает всякую ценность. Если же боязливое настроение продолжается, то отчет о событиях всегда преувеличен, потому что заранее созданный образ чего-то «страшного» занимает в воспоминаниях место действительности, которая наблюдается лишь поверхностно.

Что касается внезапного испуга, то это состояние духа не столько ведет к ошибкам наблюдения, сколько совершенно лишает человека способности производить какое бы то ни было фактическое наблюдение, подавляя все функции организма, а следовательно, и сознание. При неожиданном внешнем впечатлении или слишком сильном, или связанном с представлением о неизвестной опасности, человек впадает в состояние «шока», оцепенения. Сердце почти останавливается, все мышцы расслабляются. Хотя очень скоро наступает реакция и оцепенение сменяется просто страхом, однако душевные и телесные функции долго не могут прийти в равновесие. Мышцы ослабели и не повинуются волевым импульсам, сердце бьется усиленно, разум «молчит». Конечно, о точных наблюдениях при таких состояниях не может быть и речи; можно получить только беглые впечатления от окружающего; в особенности все размеры оказываются преувеличенными, вероятно, вследствие расслабления глазных мышц. Так как почти невозможно противостоять испугу, когда мы внезапно встречаемся с необыкновенным явлением, то к описаниям всех подобных событий нужно относиться более чем осторожно, как к наблюдениям весьма малоценным.

Пристрастие. Этим термином мы называем такое отношение данного лица к предмету, которое основано не на фактах, но скорее на посторонних соображениях и обстоятельствах. Предвзятое мнение есть самая частая, хотя не единственная причина и форма пристрастия. Если мы расположены к известному лицу или чем-либо ему обязаны, то мы склонны довольно мягко относиться к его даже малокорректным поступкам; если же он нам неприятен, то происходит обратное. Таким образом, наше отношение к нему будет определяться не столько поступками, сколько сложившимся о нем раньше мнением. То же мы видим и при наблюдениях. Здесь пристрастие влияет с удвоенной силой. Иногда,