Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но исходя из всего этого, Майкл Тоомин заключил:
– Невероятная история Хьюберта Грина была ложью.
Теперь о Джой Хейсек. С ней Тоомин покончил быстро. Она была «женщиной, готовой на все, чтобы отомстить» Фрэнку Делуке.
– Доказательства обвинения, – сказал Майкл Тоомин, – весьма сомнительны.
В любом случае эти доказательства, сказал он им, «гарантируют, что вы вернетесь в зал суда и заявите, что считаете Фрэнка Делуку невиновным».
Любой присяжный или каким-либо иным образом причастный к этому делу – судья, адвокаты, сотрудники суда, полицейские, пресса или просто зрители – ожидавшие, что Майкл Тоомин скажет о планах, нарисованных якобы для него Фрэнком Делукой, и описаниях внешности Джой Хейсек и Берта Грина, написанных как будто для него Фрэнком Делукой, так ничего и не дождались. Этой истории Тоомин явно касаться не собирался.
* * *
Теперь с заключительным словом в пользу Делуки выступал Стэнтон Блум. Он заверил присяжных, что «займет у них только половину того времени, что заняли остальные». Потом он начал подведение итогов – пятьдесят девять страниц протокола судебного заседания, больше, чем у любого из предшествующих адвокатов. Никого это не удивило, поговорить Стэнтон Блум любил. И, произведя впечатление на многих, он произнес, вероятно, лучшую, или как минимум занявшую почетное второе место, заключительную речь в суде и дал, должно быть, самое сильное изложение всех юридических вопросов – при условии, что присяжные их поняли.
Во-первых, Блум говорил о Лэнни Митчелле и Романе Собчински: они либо собирались, либо не собирались совершать убийства для Патрисии Коломбо. Обвинение не может сидеть на двух стульях. Они утверждают, что не собирались. Если не собирались, никакого сговора не было. Есть два основных правовых элемента, которые составляют преступление: деяние и намерение. Если Лэнни и Роман в действительности никогда не намеревались исполнить свою часть соглашения об убийстве, достигнутого с Патрисией (лично) и с Делукой (по телефону), то никакого сговора не было. Аргумент мощный, но, с учетом отсутствия словесной иллюстрации того, что означает сговор согласно закону, сколько присяжных это поняли? (Судья Пинчем, разумеется, принялся бы утверждать, что этот и другие термины разъяснены в его заключительных инструкциях присяжным, но там им дано определение на том юридическом жаргоне, который с трудом вписывается в словарный запас обывателя. Если бы такому судье, как Р. Юджин Пинчем, разрешили сесть в неформальной обстановке с его жюри и объяснить такие вещи, как сговор, своими словами, присяжным было бы намного проще принимать решение. Но, к счастью или несчастью, закон этого не допускает, и скорее всего потому, что немногие судьи столь компетентны, как Пинчем. Инструкции присяжным написаны заранее, пронумерованы, согласованы и унифицированы. Все, что может сделать судья, это прочитать их своим присяжным и уповать на Бога, что они их поймут.)
Подчеркивая свою версию об отсутствии сговора, Блум сказал, что Лэнни и Роман «полностью лишены морали».
– Ни на минуту не верьте, – убеждал он, – что они «занимались этим только ради секса».
Оба они были «способны и готовы совершить убийство». (Многие в зале суда полагали, что в своей теории Блум был как минимум наполовину прав.)
Делука, заявил Блум, не знал о сексе или плане убийства. Патрисия не хотела вовлекать Делуку, потому что «она его любит». Но «они» сказали Делуке по телефону, что «другого выхода» нет. Делука «не просил их этого делать, не умолял их, и даже не поощрял их. Он просто согласился», сказав: «Если нет другого выхода».
Все главные свидетели, дававшие показания по делу – Лэнни Митчелл, Роман Собчински, Хьюберт Грин, Джой Хейсек, Клиффорд Чайлдс, – все признались, что они лжецы. Только Фрэнка Делуку «ни разу не подвергли импичменту».
Лэнни и Роман утверждали, что после марта они не были связаны с Патрисией. «Так на встречу с кем в течение всего апреля» Берт Грин подвозил Патрисию?
– Если Лэнни и Роман не принимали участия, то кто принимал? Я утверждаю, что этих поездок не было!
Блум попросил присяжных рассмотреть то, что он знал о Фрэнке Делуке.
– Подумайте о Фрэнке Делуке, – воззвал он. – Человек проработал на «Уолгрин» семнадцать лет, окончил колледж, имел «степень в области фармации», ему тридцать девять лет, и он никогда в жизни не совершил ни одного преступления. И он совершит такое ужасное, гнусное преступление? (Трезвая мысль. По всем статьям нет. И это было вторым по трагичности в данном преступлении после самих смертей: этого никогда не должно было произойти, для этого не было никаких оснований.)
– Хьюберт Грин? – сказал Блум. – Мужчина, который интересовался наркотиками, «вступил в любовную связь с одной сотрудницей, пойман на сексе с другой». Хьюберт Грин – лжец.
Далее: Джой Хейсек? Она призналась, что когда-то любила Делуку. Она была «брошена, оскорблена». Она запечатлена на «тошнотворных фотографиях» и сказала Берту Грину, что «сделает все, чтобы их вернуть». Джой Хейсек – лгунья.
И оба они ждали от двух до трех месяцев, чтобы рассказать, что они знали!
А что насчет «Фрэнка и Патти»? Ему тридцать девять, ей двадцать один.
– Что плохого в тридцатидевятилетнем мужчине, любящем и потому желающем жениться на женщине двадцати одного года?
Блум принялся ругать версии обвинения.
– Сначала обвинение говорит, что Делука спланировал это «идеальное преступление». Потом он принялся бегать и рассказывать таким людям, как Хьюберт Грин и Джой Хейсек: «Посмотрите на меня, я совершил убийства, и мне все сошло с рук!» Это имеет смысл? (Только если человек социопат.)
Наконец, адвокат добрался до Клиффорда Чайлдса.
– У него умные ответы на все вопросы. Но он патологический лжец. Он признал, что «солжет прямо перед присяжными, чтобы не попасть в тюрьму».
– Чайлдс, – напомнил Блум, – отсидел в этой тюрьме двадцать три месяца, ему предъявили три обвинения в вооруженном ограблении, и «он заключает выгодную сделку», по которой отсидит «год и день»! Он пятикратно судимый торговец наркотиками, он – презренный! И штат выставляет его вперед и говорит, что он заслуживает доверия и что «ему надо верить»!
Клиффорд Чайлдс «говорит, что Делука сказал ему, что в дом Коломбо можно попасть, позвонив в двери». Дверного звонка не было. Чайлдс говорит, что «[окровавленную] одежду сожгли