себе и родителям. Росли обиды, тлела злость и вражда, которые в нужный момент способствовали отчуждению мужчин и их семей.

 

Какова была роль политики во всем этом? В прямом смысле - сравнительно небольшая, в косвенном - огромная. В пастырском послании 1875 г. епископ Лиможский объясняет общее ослабление веры (или, лучше сказать, открытое проявление истинных чувств людей) прямыми политическими причинами: "общественные события 1870 и 1871 годов, сентябрьская революция, ...Коммуна, тайные общества, все более широкое чтение газет, волнения, вызванные частыми выборами". Что бы это ни значило, но это был знак того, что Церковь глубоко вовлечена в политику. Как утверждают все историки и как убедились современники, именно Церковь была ядром и вдохновителем оргнаизованного сопротивления Республике, возникшего после 16 мая 1877 года. Особенно на провинциальном уровне церковное влияние привело к тому, что бонапартистская или роялистская оппозиция превратилась, по сути, в клерикальную партию, к которой со временем присоединились и консервативные республиканцы. В этих условиях республиканизм и антиклерикализм были едины, отсюда и фраза Гамбетты "Клерикализм - вот враг!". Религия, - утверждает консервативный биограф консервативного и роялистского провинциального поэта Арсена Верменуза, - "религия была узами, которые связывали консерваторов". И Луи де Вогийе подтверждает это: Если вы ходили на мессу, вы не могли быть настоящим республиканцем. Если ты был республиканцем, ты боролся против священников, монахинь и суеверий".

Правда, определенные экономические или классовые противоречия находили свое выражение в религиоведческих терминах, как и в политических: активная приверженность конфессии, как к политической фракции, из-за мирских трений или, как в Гарде или Верхней Луаре, просто из-за исторических воспоминаний, восходящих к Религиозным войнам"° Также верно, что в некоторых местах священники были агентами или сторонниками революционных социальных изменений. Левый священник - это не только феномен двадцатого века. Социальная добыча, христианская доктрина или просто человеческие симпатии людей, особенно близких к человеческим бедам, породили немало враждебных критиков существующего строя, которых легко обвинить в социализме. Священников осуждали за то, что они подстрекают слуг не подчиняться хозяевам и не работать в праздники, чтобы посещать церковные службы; за то, что они поют кантики на мотив "Марсельезы"; за то, что они плохо отзываются о богатых и работодателях; за то, что они "разжигают огонь вражды между бедными и более обеспеченными". Но это только поощряло антиклерикализм среди респектабельных собственников, таких как нотариус из романа Золя "Жерминаль", который "на десерт... занял решительную свободомыслящую позицию", потому что местный священник встал на сторону несчастных бастующих шахтеров. Нотариус, во всяком случае, по его собственному мнению, был человеком левых, выступавшим против Церкви, предавшей его и дело собственности".

Закон от 12 июля 1880 г. отменил действие закона 1814 г., запрещавшего работать по воскресеньям и в некоторые праздничные дни. Прежний закон в основном соблюдался, а новый, отчасти назло священникам, был принят объединением антиклерикалов и работодателей. До отмены закона в 1906 г. он способствовал возникновению бесконечных трений между добросовестными священнослужителями и теми социальными группами, которые могли бы оказать им поддержку. Но если деятельность благочестивых или социально настроенных священников, даже их политика после 1890-х годов настроила против них некоторых консерваторов или роялистов, то республиканцев она не укрепила. Слишком велика была пропасть. К 1899 г., по признанию журнала "Revue du clergé frangats", в глазах общественности духовенство олицетворяло отсталость, реакцию и консерватизм".

Пока сохранялась вера в сверхъестественную миссию Церкви, она не отождествлялась слишком тесно с какой-либо определенной частью верующих. Но в XIX веке скептицизм усилился, как раз в то время, когда тесная связь Церкви с высшими классами и их взглядами стала более очевидной. Церковь уже не символизировала всеобщее единство, а означала господство одной определенной фракции. Вера в угасающую Церковь была связана с политической позицией, которая также угасала; оба теряли от этой связи.

Затянувшаяся борьба между клерикальной партией и республиканским режимом заставляла людей постоянно принимать ту или иную сторону в самых очевидных формах.

 

После 1879 г. в официальных отчетах тенденция к отказу от религиозной практики приветствовалась как показатель растущей поддержки режима. В декабре 1879 г. префект Канталя приветствовал неутешительный уровень посещаемости праздника Непорочного Зачатия: "Общественность увидела в этом враждебное правительству начинание и в целом отказалась присоединиться к нему". Старое единодушие, и без того расшатанное, еще больше разрушалось под давлением официальных властей. Страх и почтение, которые раньше работали в пользу религиозной конвенции, стали работать против нее. Те, кто хотел быть на хорошем счету у властей, держались в стороне. Тем, кто хотел соответствовать, теперь приходилось выбирать между разными видами соответствия. И голос авторитета, столь мощно воздействующий на определенные сообщества, "привыкшие к пассивному повиновению, привыкшие к указаниям сверху", с небывалой злобой выступил против "деградации" и "растлевающего характера" "абсурдных" религиозных убеждений.

"Абсурдные" убеждения могли быть приняты на вооружение любой стороной. В 1885 г. в Сен-Лоран-сюр-Горр (Верхняя Вьенна) священник выполнил предписание, запрещающее звонить в колокола во время грозы. Жители деревни возмутились его решением. Радикальный муниципальный совет распространил информацию о том, что новое постановление - дело рук священников, епископов и дворян, которые надеются разорить бедных людей из-за штормов, от которых теперь не спасают колокола. В конце концов антиклерикальный муниципальный совет отменил решение префекта, приказал звонить в церковные колокола во время бури, чем снискал расположение жителей.

Подобные вещи напоминают нам о том, что собой представляла сельская политика, и подчеркивают уровень, на котором велись дебаты. Важно помнить об этой простой истине при оценке антиклерикальных аргументов, чтобы не допустить неправильного толкования их сути. Они были рациональны, но подавались в терминах, рассчитанных на людей с интересами и состоянием души, далекими от интеллектуального городского кругозора. Так, упоминание о папском вмешательстве в политику Франции, как утверждают, способствовало успеху республиканцев в 1877 году. Гамбетта спросил крестьян, хотят ли они, чтобы их сыновья были посланы на смерть, чтобы вернуть Папу на его трон. Было ли это аргументом в пользу того, что клерикализм зашел слишком далеко, как это делают Андре Латрейль и Рене Ремон, или просто апелляцией к известной нежелательности французских крестьян отдавать своих сыновей ради чего-либо, кроме выгоды?

Пресловутая борьба между священником и учителем попадает в ту же категорию.

 

Братья-враги, их разногласия были вызваны не столько неоспоримыми идеологическими разногласиями, сколько борьбой за авторитет. Жрец и учитель были известными людьми, их положение определялось не материальным достатком, а наличием эзотерических знаний и ключевой ролью в делах общины. Их социальное происхождение было примерно одинаковым: более яркие (или физически слабые) сыновья мелких ремесленников и крестьян, получившие школьное образование. "Qui langue