более бесправной. Около 1900 г. священник города Мор-етт (Изер) отказал девушке в отпущении грехов, если она не пообещала отказаться от танцев. "Не хочешь танцевать - не танцуй!" - ответила девушка.

Устойчивая опора церкви на народные потребности разрушалась, рамки, которые она создавала для социальной активности, становились все менее значимыми, поскольку все больше мероприятий выходило за пределы ее компетенции, но она упорно продолжала ограничивать те, что были. Далеко не всегда священник поддерживал "ретроградные" идеи, но, похоже, сотрудничал со школьным учителем в их искоренении. Презрение учителей к деревенским суевериям часто разделяли и священники, которые все чаще не хотели принимать участие в магических обрядах, порицаемых официальной культурой. Крестьяне "очень заскорузлые и хотят, в сущности, сохранить свои старинные обычаи", что перекликается с осуждением рутины сельскими школьными учителями! Реформистские священники, напротив, стремились к обновлению. Даже привычные статуи приносились в жертву более красивой городской штукатурке.

 

Путешественник отметил такое количество старых святых, выставленных на продажу за несколько франков, что можно было бы обставить бретонский рай.

Таким образом, растущее разделение между Церковью и обществом принимало двоякий характер. Многие представители иерархии и духовенства, опасаясь современного мира, отрезали себя от культурных слоев, от рабочего класса, от того, что Брюгерет называл обществом, взявшим на вооружение независимость.Многие (иногда одни и те же) также не одобряли древние и полуязыческие формы народного благочестия и культа: красочные ритуалы городских братств, расхлябанность в общественных церемониях и праздниках, невоспитанные магические практики. Однако привязанность народных масс к древним вещам, которые Церковь хотела оставить, была даже больше, чем их привязанность к Церкви. Элиминирование этих практик способствовало отчуждению народа.

По представлениям архаических обществ, их существование и выживание зависело от обмена между миром живых и миром мертвых, причем последний способствовал плодородию и обновлению первого. Во Франции, как и в других странах, подобные обмены символизировались сезонными церемониями, перешедшими под контроль церкви, которая также проникла или переняла поддерживающие их социальные организации: родовые группы и братства. Великие удовлетворительные драмы, отмечавшие ритм времен года, подкреплялись религиозной обрядностью. По мере того как сверхъестественные интерпретации разрушались под воздействием материализма, а еще больше под влиянием пуританских экс-пургаций духовенства, разрушалась и сама основа веры, где простые умы создавали простые ассоциации. Устранение религиозного содержания природной магии привело и к тому, что из религии ушла значительная часть магии. Церковники не осознавали опасности таких реформ. Подавленные современной критикой суеверий, а также собственными давними оговорками, они считали, что дерево Церкви слишком сильно, чтобы его можно было повредить, срывая плющ. И все же, когда плющ был удален, дерево осталось в одиночестве и изоляции. Раз за разом борьба за неодобряемые ею практики оставляла Церковь хозяйкой опустевшего поля.

 

В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, как отмечал один священник, "в городах люди пробуждаются к нашим идеям, в то время как сельские крестьяне становятся все более язычниками". Кардинал де Кабриер также сокрушался по поводу "абсолютного и почти презрительного равнодушия" сельского населения. Католическое возрождение, о котором много говорят, "утешительный рост евхаристического движения", "ре-лигиозный и патриотический ренессанс католицизма" на рубеже веков.

 

Из слов ликующего священника следует, что ночное поклонение, братства Пресвятой Богородицы, общие причастия мужчин и молодежи были классовым явлением, поскольку во всех приведенных случаях речь идет о школьниках, для многих из которых, как предполагает Бодриллар, религия стала своего рода спортом.

Действительно, все меньше и меньше мужчин стремились к священству. Их число неуклонно сокращалось на протяжении последней четверти века, даже в условиях морального порядка 1870-х годов. Епископы жаловались на недостаток религиозных призваний еще с 1815 г., но их крики стали более резкими после 1871 г., когда семинарии стали выглядеть тревожно пустыми: 34 студента в Ниме в 1875 г. против 80 до войны, 53 студента в Реймсе в 1878 г. против прежнего количества, а в Вердене в 1874 г. против 150. "Привилегии уменьшаются пугающим образом", - сетовал епископ Тура в 1877 году. В 1876 г. в семинариях (grands séminaires) обучалось 12 166 студентов, в 1880 г. - только 8 400. Число рукоположений достигло своего пика XIX века - 1753 в 1868 г., затем быстро снижалось до 1877 г., когда оно стабилизировалось на уровне 1580. В 1904 году их число сократилось с 1 518 до 1 014 в 1909 году и 704 в 1914 году. В 1904 г. на 10 тыс. французов приходилось 13,5 светских священников - 1:739. В 1913 году их было уже 12 - 1:832. К 1929 г. это соотношение приблизилось к 1:1000. По общему мнению, эти люди, хорошо обученные благочестивым практикам, были плохо подготовлены к тому, чтобы ответить на вызовы растущего мира или на его критику. "Духовенство в целом не любит времени, в котором живет, и поэтому не может его исцелить". Один английский наблюдатель, хорошо знакомый с французами, был поражен невежеством сельских священников. Это подтверждают и впечатления таких выдающихся священников, как Альфред Луази и Жорж Фремон: умственная лень, сопровождаемая "невыносимым самодовольством"?

Катастрофическое падение численности семинаристов в определенной степени было обусловлено практическими соображениями, которые привели к сокращению набора. Военный закон 1889 г. обязал семинаристов проходить военную службу, в том числе и для того, чтобы препятствовать набору священнослужителей. Однако его влияние было относительно незначительным, так как наиболее вероятная альтернатива - обучение в обычной школе - была не намного лучше; в конце концов, ученики учителей тоже служили один год.t Отделение церкви от государства было более серьезным вопросом. Престиж священника был серьезно подорван. "Эти господа, должно быть, что-то натворили, раз правительство так с ними обращается", - таков был один вывод деревенских мужиков.

 

Первыми с этим согласились церковные власти. Некоторые ожидали, что треть священства останется голодать. Многие старые священники стремились уйти в отставку, которая уже не обеспечивала их средствами к существованию, а некоторые епископы, обеспокоенные пробелами, грозящими многим приходам, пытались заставить их остаться на своих постах. К 1908 г. в Версальской епархии на три четверти миллиона душ (а Версаль был очень привлекательным районом) приходилось всего 500 действующих приходских священников. Другие священники старались заработать хоть какие-то деньги. Был организован союз рабочих-священников, который издавал журнал Le Trait d'union, помогавший членам союза в выбранных ими профессиях - плотницком, переплетном, часовом, вышивальном, печатном, скотоводческом, коммерческом хозяйстве. В нем также рекламировались такие средства, как ароматные пастилки, "отлично помогающие при погребении". Союз поощрял других священников к занятиям, о чем свидетельствует название брошюры его секретаря "Возможные занятия для будущего" (Métiers possibles du prétre de demain). В