У подножия огромного каменного монумента блеснул свет, отраженный от металла; она заслонила глаза и вгляделась внимательнее.

— Шаса, — прошептала она, — они здесь! Они ждут нас!

Она пустила усталую лошадь легким галопом и приподнялась в стременах.

В тени каменного столба стоял автомобиль, рядом была воздвигнут маленький зеленый садовый шатер. Перед навесом горел костер, над ним поднимался столб дыма, синий, как перо цапли. Ветер разносил его по равнине.

Сантэн сорвала с головы тюрбан и замахала им, как флагом.

— Здесь! — закричала она. — Я здесь!

От костра встали две едва различимые человеческие фигуры и смотрели на нее.

Она махала руками и кричала, пустив лошадь в галоп, и одна из фигур побежала ей навстречу. Женщина, крупная женщина в длинной юбке. Приподнимая юбку до колен, она торопливо бежала по мягкой почве. От усилий и переживаний лицо ее было ярко-алым.

— Анна! — закричала Сантэн. — О Анна!

По широкому красному лицу текли слезы. Анна выпустила юбку и широко раскинула руки.

— Мое дитя! — закричала она. Сантэн соскочила с седла и, прижимая Шасу к груди, бросилась в ее объятия.

Обе плакали, цепляясь друг за друга и пытаясь говорить, одновременно и бессвязно, смеясь между всхлипами. Шаса, зажатый между ними, издал протестующий вопль.

Анна схватила его и обняла.

— Мальчик, это мальчик! Мишель!

Счастливая Сантэн всхлипывала.

— Я назвала его Мишель Шаса.

Шаса завопил и схватил руками это замечательное лицо, такое большое и красное, как спелый плод.

— Мишель!

Анна плакала, целуя его. Шаса, который все знал о поцелуях, широко раскрыл рот и залил теплой слюной подбородок Анны.

Неся Шасу, Анна повела Сантэн за руку к шатру и костру.

К ним почтительно приблизился высокий мужчина с сутулыми плечами. Его редеющие рыжеватые с проседью волосы были зачесаны назад со лба ученого, а мягкие, немного близорукие глаза были чуть темнее, чем голубые глаза Майкла; нос, такой же крупный, как у генерала Шона Кортни, казалось, слегка стыдился своей величины.

— Я отец Майкла, — застенчиво сказал этот человек, и Сантэн словно увидела поблекшую и смазанную фотографию своего Мишеля. И почувствовала укол вины, ведь она не сдержала клятву, не была верна ему. Перед ней словно предстал сам Майкл. На мгновение ей вспомнилось изуродованное тело в кабине горящего самолета. Сознавая свою вину, полная горя, она подбежала к Гарри и обняла его.

— Папа! — сказала она, и тут самообладание покинуло Гарри. Он закашлялся и обнял ее.

— Я уже потерял надежду…

Гарри не мог продолжать. При виде его слез Анна снова разрыдалась. Для Шасы это было слишком. Он тоже заревел. Все четверо стояли под Пальцем Бога и плакали.

* * *

Фургоны словно плыли к ним в облаках пыли, покачиваясь на неровной поверхности, и пока они их ждали, Анна сказала:

— Мы должны быть вечно благодарны этому человеку.

Она сидела на боковом сиденье «фиата», держа на руках Шасу; Сантэн сидела рядом с ней.

— Он получит хорошую плату.

Гарри одной обутой в сапог ногой стоял на подножке. В руке он держал свернутый документ, перевязанный красной лентой. Он похлопал им по своему протезу.

— Сколько вы ему ни заплатите, этого мало, — твердо сказала Анна и крепче обняла Шасу.

— Он преступник и изменник, — нахмурился Гарри. — Мы во многом идем наперекор…

— Пожалуйста, папа, отдайте ему то, что ему причитается, — сказала Сантэн, — и пусть уходит. Я больше никогда не хочу его видеть.

Маленький полуголый мальчик нама, который вел первого быка, свистнул, останавливая животных, и Лотар Деларей медленно сошел с сиденья фургона, морщась от усилий.

— Он ранен, — сказала Анна. — Что с ним случилось?

Сантэн молча отвернулась.

Лотар собрался с силами и пошел навстречу Гарри. На полпути между «фиатом» и фургоном они обменялись коротким рукопожатием, причем Лотар неловко протянул здоровую левую руку.

Говорили они негромко, так что туда, где сидела Сантэн, слова не долетали. Гарри протянул ему пергаментный свиток. Лотар зубами развязал ленту, расстелил лист на коленях, придерживая здоровой рукой, и прочел его.

Минутой позже он распрямился и дал возможность листку снова свернуться. Кивнул Гарри и что-то сказал. Лицо его оставалось бесстрастным. Гарри неловко переступил с ноги на ногу, протянул было руку для пожатия, но передумал: Лотар не смотрел на него.

Он не сводил глаз с Сантэн и, обойдя Гарри, медленно направился в ее сторону. Выхватив Шасу из рук Анны, Сантэн усадила ребенка в самый дальний угол машины и загородила собой. Лотар остановился, с выражением непонятной мольбы протягивая к Сантэн здоровую руку, но увидел ее лицо, и рука бессильно упала.

Удивленный Гарри переводил взгляд с одного на другую.

— Мы можем ехать, папа? — спросила Сантэн звонким чистым голосом.

— Конечно, дорогая.

Гарри заторопился к переднему сиденью и наклонился, проворачивая ручку. Мотор заработал. Тогда он занял место шофера и включил зажигание.

— Вы ничего не хотите сказать этому человеку? — спросил он, и когда Сантэн ничего не ответила, «фиат» рывком двинулся вперед.

Сантэн оглянулась всего раз, когда они уже проехали милю по песчаной дороге. Лотар Деларей стоял под высокой каменной скалой — крошечная одинокая фигура в пустыне — и смотрел им вслед.

* * *

Зеленые холмы Зулуленда так разительно отличались от пустоты Калахари и от чудовищных дюн Намиба, что Сантэн с трудом верилось — неужели все это на одном континенте? Но потом она вспомнила, что они на юге Африки, больше чем за тысячу миль от Пальца Бога.

Гарри Кортни остановил машину на верху крутого откоса над Бабуиновым ручьем, выключил двигатель и помог женщинам выйти.

Взяв у Сантэн Шасу, он провел их к краю.

— Вот, — показал он. — Это Тенис-крааль, где родились сначала мы с Шоном, а потом и Майкл.

Он стоял у подножия откоса, среди садов. Даже отсюда, издалека, Сантэн видела, что сады не ухожены и заросли, как джунгли. Высокие пальмы и деревья спатодеи были густо обвиты пурпурной бугенвиллеей, а искусственные рыбьи садки заросли зелеными водорослями.

— Конечно, дом после пожара перестроили. — Гарри замялся, в его голубых мутноватых глазах промелькнула тень: в этом пожаре погибла мать Майкла, — и поспешно продолжил: — За эти годы я кое-что добавил.

Сантэн улыбнулась: дом напомнил ей парализованную старуху, в чьем наряде сочетались самые разные фасоны, причем ни один ей не шел. Греческие колонны и красный георгианский кирпич смотрелись несуразно под белым лепным фронтоном с причудливыми завитушками в капско-голландском стиле.