Люди смолчали, и тот просто указал на тротуар. После минутной толчеи и кряхтения все пооткрывали сумки, и таможенник с присоединившимся к нему еще одним старшим прапорщиком быстро прошелся по ним.

— Шины бросил, — со злостью произнес один из мужчин. — 400 евро отдал, плюс дорога. Думал, сэкономлю.

Таможенник ничего не сказал, но мужчина заткнулся. Впрочем, было ясно, что он сказал это просто так, просто чтобы выплеснуть эмоции.

— А чего 12 человек? Звонили же, что 11, — вдруг спросил первый из таможенников второго. Тот пожал плечами, старший прапорщик осмотрел всех, тоже пожал плечами и снова склонился над очередной сумкой — в ней были сплошные морепродукты в ледяных пакетах, вложенных в фольговые карманы.

— Рыбу нельзя сырую, — равнодушно сказал он и сам поморщился своим словам, махнул рукой. Женщина снова заплакала, подтягивая к себе сумку.

— На паспортный контроль, — бросил он, поворачиваясь ко всем спиной. Несколько человек из их группы уже были у будки пограничницы, молча и деловито ставящей штампы, будто ничего и не было, будто все было как обычно.

— А там как? — вдруг спросил оставшегося позади всех Николая второй таможенник, стоявший прямо за его спиной.

— Да я и не знаю. Я не сумел пройти, меня оттуда завернули, в километре, — честно ответил он.

— Это как?

Николай не нашелся что сказать, потому что просто не представлял, как можно объяснить произошедшее.

— Ты не с «Орбиты», не из назад отправленных?

Он снова смолчал, только пожал плечами. Это было даже смешно.

— К пограничной службе меня отведите, пожалуйста, — вежливо попросил он. — Потому что у меня и паспорт непростой, и случай особый.

Николай показал таможеннику паспорт из своих рук, не открывая. Тот приподнял брови «домиком», обернулся влево и вправо. Подумал. Повел.

Через три минуты слово «Асигару» было произнесено вслух в первый раз из многих. Через пятнадцать впервые прозвучало слово «Везучий». Его новое рабочее имя.

Я лично правами человека накушалась досыта. Некогда и мы, и ЦРУ, и США использовали эту идею как таран для уничтожения коммунистического режима и развала СССР. Эта идея отслужила свое, и хватит врать про права человека и про правозащитников. А то как бы не срубить сук, на котором мы все сидим.

В. И. Новодворская, статья в газете «Новый взгляд» № 46 от 28 августа 1993 г.

Руководящий директор полиции Метрополии Берлин Карл Густав Эберт клацал зубами о край принесенного напуганной секретаршей стакана и скулил. Именно скулил, как напуганный или безнадежно голодный маленький щенок, как не умеющий еще говорить ребенок, потерявший родителей. Два находящихся в его кабинете полицейоберрата, в том числе начальник экстренной полиции Берлина, смотрели на происходящее, стоя в метре от него. Десять минут назад им не могло прийти в голову, что руководящий директор сорвется. Что завоет, запрокинув голову, захрипит, отбиваясь от бросившихся к нему людей, — те приняли это за начало эпилептического припадка или за то, что он чем-то подавился. Хорошенький конец делового совещания в середине дня.

— Герр руководящий директор… Карл… Вы слышите меня?

Разом постаревший на десять лет человек обвел глядящих на него нездоровым, мутным взглядом. Задержался на мгновение на лице секретарши, притоптывающей на месте от непонимания. Не знающей, что ей делать дальше, куда бежать, кому звонить. Не отвечал он долго, потом хрипло произнес: «…Да».

— Не время плакать, Карл. Совсем не время. Марта! Выйдите отсюда немедленно. Нет, лучше принесите еще воды, сейчас же.

Секретарша бросилась исполнять, так и не убрав выражения ужаса с лица. Как только дверь за ней захлопнулась, второй из офицеров заговорил быстро и четко, как с контуженым или тяжелораненым, который плохо слышит и плохо понимает происходящее, оглушенный болью и сконцентрировавшийся на собственных ощущениях.

— Карл! Мы знаем друг друга почти двадцать лет. Мы знаем цену друг другу. Это не наша весовая категория. Надо что-то делать, Карл!

— Что?..

По голосу было ясно, что Эберт вот-вот сорвется снова, и он заговорил еще быстрее, пока секретарша не вернулась. Этот офицер являлся заместителем начальника Полицейской инспекции полицейской специальной службы, его ранг соответствовал армейскому лейтенант-оберсту. Он не должен был здесь находиться.

— Список, Карл. Нужен список ключевых имен, срочно. Ты должен созвать экстренное совещание, объявив произошедшее угрозой для безопасности государства. Совещание по «вновь открывшимся обстоятельствам» дела Дерека Йетера. Ты руководитель Sonderstab-1, межведомственной крим-группы! Вспомни, она расформирована, но дело еще не закрыто, террористов не изобличили! Карл!

Секретарша вбежала назад, не стукнув в дверь, и офицер обернулся на нее с гневом, — но она исчезла тут же, едва успев поставить поднос со стаканами на край стола.

— Давай же, Карл! Директор дирекции федеральной полиции, президент дирекции федеральной полиции, начальник инспекции федеральной полиции!..

— Подразделение ÖS… — глухо продолжил Карл Эберт за ним, вытолкнув из себя слова, как сгусток крови.

— Да, именно так! Чертова «Öffentliche Sicherheit»[45], плюс те, кого они контролируют. Не только криминальная служба, но еще федеральная служба по охране Конституции. Это касается именно их! Кто еще?

— Я не вижу в этом смысла…

— Карл, очнись! Мы столько лет ловили с тобой насильников и убийц! Мы защищаем эту страну, наш народ! Вспомни! Нас использовали, как гондоны, ты готов с этим смириться? Да, использовали! И этого наркомана Йетера, и меня, и ту молодежь, которая гоняла его по зассанным подвалам, и тебя! И вице-канцлера тоже использовали, ты можешь в это поверить?

Вопрос был дурацкий, неправильный. Руководящий директор полиции поверил в произошедшее раньше всех их, только прочитав пришедший ему факс. Именно поэтому он и завыл. Они здесь были совершенно ни при чем.

— «Федеральное правительство может применить полицию Германии для защиты от угрозы целостности государства или свободному демократическому и конституционному строю Германии или ее земель, чтобы устранить опасность, угрожающую обществу или отдельной личности», — быстрым, строгим голосом процитировал начальник экстренной полиции. — Я поддерживаю предложение Фрица. Там, за восточной границей, гибнут наши ребята, гибнут тысячи людей, которых использовали втемную, и мы все понимаем, для чего именно. Это не просто наш долг — известить канцлера и правительство Германии о новых фактах в этом деле. Это наша святая обязанность, по сравнению с которой меркнет все. Мы обязаны поднять федеральную службу по охране Конституции по боевой тревоге, как военные! И действовать быстро! Скрытно и быстро! Наши жизни тоже под угрозой, нас могут просто ликвидировать.