Насколько больно ударила по России блокада, можно судить по тому, что в наиболее мощный Петербургский промышленный район было завезено в 1912 г. около 2048 тыс. тонн угля и значительное количество готового металла из Германии и Великобритании. Донецкий уголь и уральская руда не могли быть адекватной заменой ни по цене, ни по способу доставки. Кроме того, годовая потребность железа и стали России составляла 344 тыс. тонн, в то время как годовое производство только к концу 1916 г. стало достигать цифры в 256 тыс. тонн. Из ежегодной потребности в техническом оборудовании в 720 млн рублей на 1913 г. 37 % импортировалось. По сложным машинам этот процент был еще выше – 58 %.

Русская легкая промышленность по-прежнему зависела от импорта такого стратегического сырья, как хлопок. Небольшого увеличения собственного производства удалось достичь в Туркестане, а в Закавказье оно резко уменьшилось, и в результате к 1916 г. его внутренние запасы были исчерпаны, начался хлопковый кризис. Справедливости ради необходимо отметить, что тот год был вообще неурожайным во всех странах. При закрытых Проливах, исключавших возможность ввоза египетского хлопка, оставался только один путь – ввоз американского хлопка через Дальний Восток, чрезвычайно осложнявшийся из-за недостаточной пропускной способности железной дороги и нехватки подвижного состава.

Уже в 1915 г. импортированные из США 3,1 млн пудов этого сырья долгие месяцы оставались на складах Владивостока. Чрезвычайно важен был и импорт цветных металлов, довоенные потребности страны обеспечивались за счет отечественного производства: по меди – на 85 %, по цинку – на 27,3 %, по свинцу – на 2,3 %, а по олову, никелю и ртути – исключительно за счет ввоза. Еще хуже положение обстояло в продукции химической промышленности – около 50 % всех добываемых химическим путем продуктов приходилось ввозить из-за границы. Уже в начале 1915 г. выяснилось, что потребности фронта в порохе в 20 раз превышали возможности трех имевшихся в России пороховых заводов. Снарядный кризис можно с тем же основанием назвать и зарядным. Имевшиеся в империи 38 сернокислотных заводов в четыре раза уступали германским по мощности122.

Серная кислота – важнейший компонент для производства бездымного пороха, и с проблемой увеличения объемов ее потребностей столкнулись все участники войны, но в России и во Франции эта проблема осложнялась потерей части районов, где были расположены заводы по ее производству. Однако русская армия, в отличие от французской, в худшие для себя дни осталась практически без эффективного контакта с союзниками. Кризис 1915 г. продемонстрировал это со всей силой. Г фон Вангенгейм еще до начала войны считал, что для Германии лучший путь к победе в будущем конфликте лежит через блокаду Проливов123. Вспоминая положение, сложившееся осенью 1914 г., Э. фон Фалькенгайн писал: «Если прибавить к этому двусмысленное в то время положение Болгарии, то выступление Турции делалось прямо-таки жизненно необходимым и еще более ценным»124.

Начало войны с Турцией, несмотря на многочисленные сообщения разведки и дипломатов, застало Россию врасплох. Для кавказско-малоазиатского направления существовало три варианта действий: 1) в случае изолированной русско-турецкой войны Кавказский военный округ, состоявший в мирное время из трех корпусов – 1, 2 и 3-го Кавказских армейских, усиливался на 4–5 корпусов и выполнял задачи наступательного характера; 2) в случае одновременной войны с германо-австрийской коалицией из округа изымался один корпус, и ослабленная армия решала задачи пассивной обороны; 3) в случае, если война с Германией и Австро-Венгрией начиналась при нейтралитете Турции, из округа изымалось уже два корпуса1.

При этом уже в ходе кампании 1914 г. части 2-го и 3-го Кавказских корпусов перебрасывались на австро-германский фронт (за исключением 2-й Кавказской казачьей дивизии), в результате к вступлению Турции в войну Кавказский фронт имел 85 батальонов, 143 сотни и 262 орудия. Эти силы могли получить поддержку только в результате переброски на Кавказ из Туркестана 2-го Туркестанского армейского корпуса2, а для этого требовалось время.

Тем не менее Кавказская армия перешла в наступление. Продвижение русских войск сначала развивалось успешно: 21 октября (3 ноября) был занят Баязет, 24 октября (6 ноября) – Кепри-Кейская позиция, являющаяся ключом к дороге на Эрзерум3. После этого движение было приостановлено – развивать его было нечем, а уже 25 октября (7 ноября) турки перешли в контрнаступление. На высотах Кепри-Кея завязались бои, охваченные во фланг русские войска вечером того же дня начали отступать, а к 30 октября (12 ноября) командир 2-го Кавказского корпуса генерал Г Э. Берхман израсходовал практически все свои резервы. 31 октября (13 ноября) он получил подкрепления, которые помогли стабилизировать положение4.

5 (18) ноября штаб Кавказской армии сообщил: «Продвижение нашего авангарда на эрзерумском направлении закончено»5. К 8 (21) ноября бои здесь практически прекратились, наступило затишье6.

Главнокомандующий армией сосредоточился на других вопросах. 12 (25) ноября 1914 г. он отдал приказ: «Вся мощь нашего оружия обращена исключительно против вооруженного неприятеля. Мирное население, к какой бы нации и вероисповеданию оно ни принадлежало, должно пользоваться одинаковым нашим покровительством. Мусульмане должны пользоваться таким же положением, как и христиане. Грабежи, убийства, разбои и нарушения права собственности в занятых нами областях отнюдь не допускаются. Виновники этих преступлений без различия национальности должны предаваться военному суду»7.

Это было весьма показательное и своевременное выступление. Штаб Кавказской армии получал сообщения о том, что в начале ноября 1914 г. в Эрзеруме состоялся большой митинг, на котором распространялись слухи о грабежах и насилии над мирным турецким населением, которые якобы производили русские войска. 6 (19) ноября из этого города в Сивас было вывезено казначейство, местным крестьянам раздавалось оружие для организации партизанских отрядов. Эти меры были легко объяснимы. Среди мобилизованных было много необученных (особенно христиан), солдаты дезертировали группами и поодиночке8. Мобилизации подлежали лица от 23 до 30 лет – в действующую армию, от 30 до 38 лет – в запасные части, от 38 до 45 лет – в ополчение. Всего было мобилизовано 23 возраста9.

Практически сразу после начала войны произошло обострение армянского вопроса. Младотурки стремились освободиться от только что данных ими обещаний. 26 января (8 февраля) 1914 г. в Константинополе было подписано русско-турецкое соглашение о начале реформ в Западной Армении, предполагавшее разоружение иррегулярной курдской кавалерии, сокращение срока службы в ее рядах до одного года, создание органов власти в автономии, при этом генеральные советы вилафетов Вана и Битлиса формировались по принципу равного представительства армянской и мусульманской общин, остальные – на основе национальной пропорции населения10. Теперь, воспользовавшись мобилизацией, турки приступили к привычному для них массовому террору.

Со своей стороны, представители армянской общественности, предвидя неизбежность вступления Турции в войну, выдвинули предложение об активном участии в ней на стороне России, однако это не вызвало заинтересованности ни в Тифлисе, ни в Петербурге11. Армян не держали в неведении. 6 (19) августа 1914 г. М. Н. Гирс сообщил в МИД: «Телеграфирую в Ван: «Какие бы то ни было выступления армян без предварительного с нами соглашения были бы для нас нежелательны. Приступить же к таковому возможному в ближайшем будущем все же еще рано, так как мы находимся в мире с Турцией. Мы никоим образом не желаем разрыва с нею»12. Как часто бывает, нежелание воевать не стало гарантией мира ни для кого. В Западной Армении начались погромы. Эти новости из Оттоманской империи вызвали возмущение в России. Начался приток армян-добровольцев в русскую армию. Настроения были чрезвычайно тревожными13.