Я снова едва не расплакался, но адамантовым кулаком стукнул своего внутреннего девятнадцатилетнего мальчишку и сдержался, лишь сказал:

– Мне нужна твоя помощь.

Старик улыбался, хотя не должен был.

– Адриан, это выше моих сил, – ответил он просто и добавил: – Может, я ошибся. Может, ты уже не тот мальчик с Делоса.

– Не тот, – согласился я и вдруг спохватился. – Валка! Валка же здесь! Вы должны встретиться. И с другими тоже. Со мной Паллино и принц. Остальные на орбите, но скоро отправятся на острова Севраст. Генерал-губернатор позволила им сойти. Ты должен с ними познакомиться!

Теперь скепсис Гибсона не имел значения. Он был моим первым и старейшим другом во всей Вселенной; человек, сделавший меня тем, кем я был, к добру или худу. Мой учитель, наставник, отец во всех смыслах, кроме биологического. Каким бы скептиком он ни был, наша новая встреча казалась мне очередным подтверждением вмешательства тайных сил в мою жизнь и жизнь Вселенной в целом.

– Давай завтра, – произнес он наконец. – Уже за полночь.

Он был прав. Грот уже давно опустел.

Валка вернулась после своего набега на книжные шкафы, когда я уже уснул. Импланты позволяли ей спать совсем чуть-чуть, когда ей того захочется. Несмотря на то что на «Тамерлане» она взяла привычку валяться допоздна и работать в нижнем белье в нашей каюте, на самом деле ей хватало одного-двух часов сна в сутки. А когда чем-то увлекалась, могла вообще не спать.

– Я нашла отдел ксенологии! – сообщила она. – На тридцать седьмом этаже. Тридцать седьмом! А у них даже лифта нет! Только представь, каково сейчас моим ногам. Там есть подлинные дневники Картера с раскопок Рубикона. Подлинные! Четвертого тысячелетия! Мне, правда, не дали их прочесть. Пришлось довольствоваться фотокопиями.

– Гибсон здесь, – перебил я восторги Валки по поводу старинных вещей.

– Что? – Валка замерла. – То есть… он жив?

Я обо всем ей рассказал.

Мне пришлось долго искать, как спуститься вниз сквозь недра центрального библиотечного хранилища, но в конце концов я нашел зал с коралловыми колоннами, свитками и картинами под стеклом. Валка остановила меня лишь однажды, чтобы полюбоваться древним рисунком на желтом пергаменте, изображавшим старого бородатого мужчину.

– Да Винчи! – воскликнула она. – Адриан, это с Земли!

Многие экспонаты в архивах были оттуда, и в привычной ситуации я бы с радостью потратил час, а то и целый день, изучая их вместе с Валкой.

Но нас, как ни трудно мне было до сих пор в это поверить, дожидался Гибсон.

Его не оказалось в гроте архивариусов, когда мы пришли. Мы еще задержались, пока Валка восхищалась пещерами.

Я спросил одного из старших схоластов, плосколицего мужчину в застиранной робе, где найти моего старого наставника. Он отправил нас обратно по извилистому проходу, который оканчивался встроенной прямо в скалу дверью. Я постучал. Не дождавшись ответа, потянул за ручку.

Дверь открылась, и я оказался на пороге небольшой комнаты. Архивариусам полагалось лучшее жилье, чем неофитам, вынужденным жить в бараках на поверхности. Здесь на стенах висели стеклянные шары, полные люминесцентных водорослей, отбрасывающих волны света на неотесанные каменные стены, как на воду.

В остальном здесь не было ничего вычурного. Сплющенная от многолетнего использования старая кровать, рядом с ней – журнальный столик, а в углу, под нишей в стене, куда были встроены металлические полки, – письменный. Повсюду лежали книги, доказывая, что Гибсон за время нашей разлуки ни капли не изменился. В его комнате царил привычный беспорядок – хаос в быту словно был необходим, чтобы уравновесить порядок в его голове.

– Гибсон? – улыбаясь, позвал я. Подождав секунду, прежде чем входить, я снова позвал в направлении расположенного в другом конце комнаты эркера: – Гибсон, это Адриан!

– Может, он занят? – предположила Валка.

– Адриан? – отозвался знакомый голос. – Минутку!

На меня вдруг накатила непонятная неловкость, как будто я был простым рабочим-плебеем, приведшим домой подружку, чтобы познакомить с родителями. Во мне боролись легкомысленная радость и страх.

Но бояться было нечего.

Старый схоласт появился секундой спустя, босиком, в подпоясанной робе с латунными бляхами на перевязи.

– О! – воскликнул он, увидев, что я не один.

Две главы моей жизни – две разные жизни – были воплощены в этих людях: в женщине, которую я любил, и мужчине, который меня воспитал. Видя их рядом, я чувствовал себя одновременно девятнадцатилетним мальчиком и мужчиной ста двадцати трех лет.

– Вы, должно быть, Валка, – сказал Гибсон.

Он подошел к нам, пользуясь схоластическими уловками, чтобы не проявлять эмоций. Не выпуская трости, взял Валку за руку, и я почувствовал, как под маской сдержанности он улыбается.

– Очень рад знакомству. Адриан много о вас рассказывал.

– Надеюсь, только хорошее, – улыбнулась она старику, который, даже сгорбленный, был на пару дюймов выше ее.

Гибсон погладил ее по руке:

– Конечно, только хорошее. Прошу, садитесь! Располагайтесь! – Он указал тростью на кровать – той самой тростью, которая была у него в Обители Дьявола. Прошло столько лет, а она сохранилась! – Мы все едим в столовой, поэтому угостить мне вас нечем, но могу предложить чая. Адриан, правда, чай не пьет.

– Я пью! – живо отозвалась Валка. – Позвольте вам помочь.

Схоласт отказывался, но Валка настояла, и вскоре они вместе принялись заваривать гадкое пойло. Я с любопытством за ними наблюдал, теребя перчатку на левой руке.

– Знаете, – сказала Валка, ставя чайник на огонь, – я и подумать не могла, что когда-нибудь увижу вас.

Гибсон повернулся к ней с учтивой улыбкой. Было в нем в этот момент что-то совиное, и я вспомнил старого лорда Пауэрса.

– Адриан сказал, что вы здесь всего четыре года, – продолжила она; Гибсон прислушался, но перебивать не стал. – Мы вместе уже гораздо дольше, и все это время он не переставал вас вспоминать. Мне всегда хотелось встретиться с человеком, который его воспитал. Но я не знала, чего ожидать.

Пока вода закипала, Гибсон приготовил две чашки.

– Я простой старик. Ничего необычного, особенно по сравнению с тем, что вы повидали.

– Адриан сказал, что вы ему не поверили. – Валка опустила взгляд. – Я тоже не верила.

Они говорили так, как будто меня рядом не было, и я вдруг почувствовал себя помехой в беседе, не предназначенной для моих ушей. Почувствовал себя лишним.

Старик покосился на меня, прежде чем ответить, и не знаю, усилилось мое чувство лишнего или развеялось.