– Тогда для чего?

– Чтобы бросать всякие штуки.

Гиффорд прищурился и смерил палку взглядом, но расспрашивать не стал.

– А чем занимаешься ты? Снова делаешь чашки? – спросила Роан, зная, что большая часть изделий Гиффорда уничтожена. – Вчера Мойя и Брин ходили к поселку у моря. Там есть такое место, где люди меняются вещами – называется рынок. Девочки говорят, что посуда здесь ужасная. Похоже, они до сих пор формуют глину вручную и понятия не имеют о гончарном круге!

– Потому что у них нет Фоан, чтобы сделать гончафный столик. – Гиффорд широко улыбнулся.

– Еще они мажут посуду изнутри смолой, и на вкус у них вся еда как смола. Твоя посуда им точно понравится! Наверняка ты сможешь ее обменять.

– На что?

– На еду, вино, металл, соль. Есть такая ткань под названием лен – очень легкая, самое то для жаркой погоды, ее красят в разные цвета; Мойя положила глаз на одно фиолетовое платье… Поставишь свой прилавок – такой столик, на который кладут вещи для обмена. Брин говорит, на рынке полно людей, что ходят повсюду и заключают сделки. Ты имел бы большой успех!

– Может, мы могли бы пользоваться одним столиком. – Гиффорд указал на стену. – Те большие дефевянные сосуды, что ты мастефишь – настоящее чудо.

Роан прищурилась. Обычно она понимала, что Гиффорд хочет сказать. Из-за сложностей с буквой «эр» он избегал некоторых слов, но порой становился слишком изобретателен. Роан знала, как трудно ему разговаривать, и старалась по возможности угадывать. Хотя порой приходилось и переспрашивать.

– Баррели? – предположила она.

– Вот как ты их назвала? – расстроенно спросил Гиффорд, опуская взгляд.

– Нет. – Она посмотрела на костыль и нахмурилась. – Баррелями их назвал Дождь. У маленьких человечков есть названия для всего на свете.

– Тогда как же? Думаю, не дефевянные сосуды?

– Нет.

– Тогда как?

– Пожалуй, назову их словом «бочка».

– Почему?

Роан пожала плечами.

– Слово короткое. И звука «рэ» в нем нет.

Гиффорд улыбнулся.

– Как думаешь, у нас есть вфемя, чтобы сделать печь?

Роан снова пожала плечами.

– Печь строить недолго. Я помогу.

Гиффорд кивнул.

– Еще понадобится кое-что для глазуфи.

– Тут есть песчаный пляж и соленое море. Скалы я тоже видела. Если повезет, найдем немного металла. Давай сходим после обеда и разузнаем, что и как. – Роан оглядела согнутую дугой палку. – Интересно, можно ли ее укрепить оловом…

– Как это должно фаботать?

– О, сейчас покажу! – Роан достала из груды палок метательное копье.

У Гиффорда едва глаза на лоб не полезли.

– Это же копье галантов!

Роан кивнула.

– Взяла на время.

– Фэй знает? Он сам отдал его тебе?

Роан задумалась. Ни у кого конкретно она не спрашивала, но, когда брала копье, там был Эрес. Он ничего не сказал, значит, не возражал.

– Нет. Полагаю, он меня просто не заметил. Ну-ка, возьми эту штуку. Попробуй на вес.

Пристально глядя на девушку, Гиффорд прошептал:

– Фоан, ты… ты взяла офужие фэев?

Слово «фрэй» он использовал только в особых случаях.

– Да, мне нужно его изучить.

– Сколько оно у тебя?

– Пару дней.

– Дней! – Гиффорд забрал у нее копье. – Я все сделаю сам.

– Почему?

– Неважно.

Гиффорд переносил укусы пчел не морщась, заплывал на самую глубину озера и даже перечил вождю на общих сборах. Он был самым храбрым мужчиной, которого Роан знала, поэтому страх в его голосе ее встревожил.

– Что ты намерен делать? – спросила она.

– Все будет отлично. Я только отдам копье фэям. – Гиффорд невесело улыбнулся.

У Гиффорда было много улыбок, и Роан все их знала. Когда она бранила себя, он улыбался с грустью. Жизнерадостная усмешка служила ему маской. Напряженный зубастый оскал показывал, что Гиффорд чего-то не понял. Реже всего Роан видела его веселую улыбку.

– Ах да, чуть не забыл. Тебя Бфин звала.

– Где она?

– Схофонилась под шефстью.

Роан кивнула.

– Она схоронилась под шерстью с тех пор, как на нас напали великаны.

Гиффорд кивнул.

– Да. Да, пожалуй. Многие из нас схофонились под шефстью и уже давно.

* * *

Гиффорд ковылял в сторону лагеря галантов. В одной руке он нес украденное копье, второй опирался на костыль. Воины уважают силу и красоту, а у него не было ни того, ни другого. Долгие годы Гиффорда не оставляла надежда, что все изменится. Он верил: со временем спина его выпрямится, и он встанет на обе ноги. Зря верил.

Нога и спина – еще не самое худшее.

У Гиффорда действовала лишь половина лица. На другой было все, что полагалось, но она ему не починялась, поэтому видеть и говорить он мог с большим трудом.

Лицо – тоже не самое худшее.

Когда ему исполнилось восемь, Гэвин Киллиан прозвал Гиффорда гоблином, а Миртис, дочка пивовара, назвала его увечным. Из двух прозвищ Гиффорд предпочитал «гоблина» – в то время он был влюблен в Миртис. Пока Гиффорд рос, каждый норовил дать ему какое-нибудь прозвище.

Прозвища – тоже не самое худшее.

Почти всю жизнь самым худшим Гиффорд считал свои «утренние ванны». Он не всегда мог контролировать мочевой пузырь, хорошо хоть инциденты случались только ночью. Он регулярно просыпался в мокрой постели – и приспособился к этому, как и к другим невзгодам: старался пить поменьше жидкости и спал один. Одиночество, кстати, не радовало – увечья были иного рода.

Ничто не давалось Гиффорду легко, но он не считал себя жертвой. Лишь глядя на Роан, он понимал, что в его жизни самое худшее. Немощному телу было ни за что с этим не справиться, как бы он себя ни подбадривал.

Гиффорд хотел бы стать высоким, признаться в проступке и геройски защитить Роан. Вместо этого он собирался сделать что мог, в чем изрядно преуспел и с чем, вероятно, справлялся лучше всего.

* * *

Роан нашла Брин у стены, между двумя бушелями зерна. На коленях у нее лежал плоский серый камень, похожий на сланец.

– Роан, – подняла взгляд Брин, – мне нужна твоя помощь.

– Ладно. – Роан подумала, что у девочки снова кончилась краска. Наверное, она собирается расписывать стену далля.

– Посмотри и скажи, о чем тут говорится. – Брин подняла камень с нарисованными на нем картинками. – На зачеркнутые не гляди.