понимал, что от коммандера Гэнды нужно убираться подальше. Флотский офицер знал, что он отступил с севера, вместо того, чтобы храбро сражаться и отдать свою жизнь. Когда японцы отходили к Гонолулу, Гэнда стал для него опасен. Если офицер захочет устроить показательную порку, лучше примера не найти. К тому же, соседство с Гэндой имело для Фурусавы опасность иного рода. Этот моряк совершенно не умел сражаться на земле. А его белый китель делал всё только хуже. Он привлекал пули, словно над ним висела огромная мишень. А эти пули обязательно зацепят того, кто стоит рядом.

   Но Фурусава остался с ним. Очень быстро он стал для Гэнды, своего рода, помощником и ординарцем. Гэнда, думал ефрейтор, самый умный человек, что он когда-либо видел. Да и офицер не считал его бака яро. Придя к этим мыслям, Фурусава возгордился. В данный момент, ничего, кроме гордости у японцев не осталось.

   Он помотал головой. Большинство японских солдат относились к смерти с таким презрением, с которым американцы не могли совладать. Да, конечно, янки весьма храбры. Это было понятно и во время вторжения, и сейчас. Но ефрейтор не мог себе представить, чтобы американец бросался на танк с горящей бутылкой бензина и швырял её на радиаторы над двигателем. Те японцы, что решались на подобное, понимали, что живыми назад им не вернуться. Они и не возвращались. Американцы расстреливали их, едва они успевали сделать несколько шагов. Но вражеская техника уже горела, и погибшие японцы забирали экипаж с собой. Без танка вражеское наступление захлёбывалось.

   "Смогу ли я так?", - гадал Фурусава. Долгое отступление не оставило в нём никаких сомнений относительно собственных умений и мужества. Он не боялся погибнуть, если бы его смерть имела смысл. Гибель с коктейлем Молотова в руках, определенно, такой смысл имела. Она стоила американского танка и пятерых членов экипажа.

   Это с одной стороны. С другой же, потеряв танк и пять человек, битву американцы не проиграют. Гонолулу падёт. Гавайи вновь вернуться под тень звёздно-полосатого флага. В этом никто, кроме слепых, не сомневался.

   "Тогда, почему мы не бросаем винтовки, не поднимаем руки и не сдаёмся?". Фурусава помотал головой. Как и любой японец, он считал сдачу в плен самым страшным позором. Ему совершенно не хотелось распространять собственный позор ещё и на членов семьи.

   К тому же, некоторые руководители обороной Гонолулу, определенно были слепыми. Если они думали, что смогут отбросить американцев, вы бы об этом никогда не узнали. Командующим здесь был флотский капитан - в армии это звание равносильно полковнику - Ивабути.

   - Мы сможем! - кричал он. - Мы сможем! Белым не хватит духу пролить кровь! Очень скоро мы выбросим их обратно в океан, из которого они выползли!

   Фурусава вспомнил, как капитан дрючил собственных бойцов ещё до высадки американцев. Он уже тогда казался ему фанатиком. Тогда он орал, как сумасшедший, и сейчас не переставал. Но он не только орал. Фурусава ни за что не пожелал бы штурмовать Гонолулу. Среди зданий пряталась артиллерия. На пристреленных позициях стояли пулемётные гнёзда. Если начать штурмовать одно, по вам тут же начнут стрелять сразу два или три.

   Капитана Ивабути в Гонолулу не волновали лишь гражданские. Погибнут ли они от голода, от пуль или от снарядов - что с того? А если бойцу захочется поразвлечься с девицей, прежде чем вернуться в бой - опять же, что с того?

   Подобные крики узнаёшь сразу же. Они очень сильно отличаются от криков раненых: помимо боли, в них слышится ужас. Коммандер Гэнда выглядел напряжённым.

   - Так воевать нельзя, - сказал он.

   - Господин, но ведь именно тем же самым армия занималась в Нанкине*, - заметил Фурусава. - Я тогда ещё не служил, но ветераны не раз об этом рассказывали.

   Многие рассказывали об это с удовольствием. Этого он Гэнде говорить не стал.

   - У американской пропаганды руки окажутся развязанными, - пояснил коммандер. - Великая азиатская сфера сопроцветания должна была защитить Азию от западного империализма? Кто теперь защитит её от японского империализма?

   Он очень рисковал, говоря Фурусаве подобное. Если ефрейтор донесёт об этом кому-нибудь, вроде Ивабути... Но, опять же, что с того? Значит, Гэнда умрёт чуть раньше и, возможно, смерть его будет чуть болезненнее. Впрочем, учитывая причуды войны, всё это ещё не ясно. Никому из защищавшихся японцев смерти не избежать.

   Американцы бросили вперёд пехоту. Им дали по носу и они отошли назад. Капитан Ивабути ликовал:

   - Им против нас не выстоять! - вопил он. - Сунутся к нам ещё раз, мы их снова размажем!

   Коммандер Гэнда выглядел не столь воодушевлённым.

   - Они ещё не закончили, - сказал он. - В следующий раз они возьмут камень.

   - Камень, господин?

   Ефрейтор не уловил намёка.

   - Увидишь.

   Минут через пятнадцать Фурусава увидел. Американская артиллерия начала бить по передовым позициям японцев. Фурусава никогда прежде не слышал грохот такого количества орудий. У японцев столько пушек просто не было. Сжавшись в крошечный шар, он подумал, что наступил конец света.

   Когда артобстрел стих, американцы снова пошли на штурм. Какое-то время Фурусава был слишком оглушён, чтобы стрелять, но по американцам открыли огонь пулемёты. Ефрейтор был удивлён, что пережил бомбёжку, но ещё больше он удивился, что её пережил и кто-то ещё. Американцы, наступавшие перед его окопом, отступили под автоматическим огнём, но, чуть дальше на севере, они прорвались.

   - Что будем делать, господин? - спросил он у коммандера Гэнды. - Если они обойдут нас с фланга, то зажмут в кольцо.

   - Хаи, - ответил тот.

   Любой армейский офицер на его месте приказал бы стоять насмерть. Фурусава был в этом уверен, как в собственном имени. Мгновение спустя, Гэнда сказал:

   - Отойдём. Вряд ли мы здесь чем-то можем помочь, так ведь?

   - Мне тоже так кажется, - удивлённо ответил Фурусава.

   Ещё больше его удивила улыбка Гэнды.

   - Ну, ты в таких вещах лучше разбираешься.

   Они отошли назад, пройдя через разбитое бомбёжкой пулеметное гнездо. Фурусава подумал, смогла бы армия сражаться лучше, если бы ей командовали люди, вроде