— Это враг рода человеческого! — вскричал мальчик, почти теряя способность поддерживать свою спутницу.

— Нет, нет! — воскликнула леди Стонтон, которая не верила в сверхъестественные явления и теперь вновь обрела самообладание, покинувшее ее в минуту опасности. — Это человек! Ради бога, друг мой, помоги нам!

Неизвестный продолжал свирепо смотреть на них, но ответа не последовало; через секунду рядом с ним появилась физиономия юноши, такая же черная и грязная, но с темными волосами, спускавшимися на лицо в виде нечесаных локонов, придавая ему жестокое и дикое выражение. Леди Стонтон продолжала молить их, цепляясь теперь изо всех сил за скалу, так как Дэвид, оказавшийся всецело во власти суеверного страха, совсем перестал поддерживать ее. Очевидно, слова леди Стонтон из-за рева водопада были не слышны, потому что, хоть она и видела, как губы юноши, которого она молила, шевельнулись ей в ответ, она не уловила ни одного звука.

Однако через минуту выяснилось, что он понял, в чем заключалась ее просьба; по сути дела поза леди Стонтон и ее жесты говорили сами за себя. Более юный из этих похожих на призраки существ исчез, но тут же появился снова и, спустив сплетенную из лоз лестницу около восьми футов длины, сделал знак Дэвиду крепко держать ее, пока леди будет подниматься. Отчаяние делает человека смелее: леди Стонтон, очутившись в таком бедственном положении, без малейших колебаний воспользовалась этим опасным средством подъема и при заботливой помощи того, кто так неожиданно пришел ей на помощь, невредимой достигла вершины. Однако она не стала даже осматриваться, пока не убедилась, что ее племянник легко и быстро поднялся следом за ней, хотя теперь внизу никто не держал лестницу. Убедившись в его безопасности, леди Стонтон огляделась вокруг и содрогнулась при виде окружавшей обстановки и людей, к которым она попала.

Они находились на плоской вершине скалы, окруженной со всех сторон обрывами или нависшими над ней кручами: никакие розыски не могли бы ее обнаружить, так как она была неприступна. Над частью площадки выдавался, словно навес, огромный каменный обломок, оторвавшийся от верхней скалы и задержанный в своем падении другой, промежуточной скалой: выступая вперед, он прикрывал наподобие наклонной крыши дальнюю часть площадки, на которой они стояли. Сухой мох и листья, сваленные кучей под этим примитивным и убогим укрытием, служили логовом — ибо это нельзя было назвать постелями — существам, обитавшим в этом похожем на орлиное гнездо месте. Двое из них находились теперь перед леди Стонтон. Тот, кто оказал им такую своевременную помощь, стоял прямо перед ними: высокий, долговязый молодой дикарь, одетый в разорванный плед и юбку. На нем не было ни башмаков, ни чулок, ни шапки; последнюю заменяли его собственные волосы, спутанные и перекрученные, окружавшие голову такой плотной, слежавшейся массой, что, подобно волосяному убору древних диких ирландцев, она могла противостоять даже удару меча. Однако у него были живые и проницательные глаза, а движения, как у всех дикарей, отличались непринужденной грацией. Он почти не обратил внимания на Дэвида, но смотрел с изумлением на леди Стонтон, очевидно, впервые в жизни видя такое красивое и богато одетое существо. Старик, которого они увидели первым, лежал в той же позе, в какой находился, когда смотрел на них сверху; он только повернул к ним лицо, рассматривая их с тупым и безразличным видом, явно противоречащим общему выражению мрачных и грубых черт. Он казался очень высоким человеком, но был одет немногим лучше юноши. На нем болтался свободный кафтан, какой носят в равнинной Шотландии, из-под которого выглядывали рваные клетчатые штаны.

Все вокруг имело подчеркнуто дикий и отталкивающий вид. Под выступом скалы был разведен на углях огонь; рядом находилась передвижная наковальня (на ней в этот момент что-то ковали), надутые мехи, щипцы, молотки и прочие принадлежности кузнечного дела; три ружья и несколько мешков и бочек были прислонены к скале под прикрытием выступа; два меча, кинжал и лохаберский топор валялись возле огня, чье красное пламя отбрасывало ржавые блики на стремительные пенистые воды потока. Юноша, насмотревшись на леди Стонтон, принес глиняный кувшин и кружку, сделанную из рога, и, налив в нее какого-то спиртного напитка, очевидно, самогона, предложил ее сначала даме, потом мальчику. Оба отказались, и тогда он сам осушил весь кувшин, в котором было по крайней мере три кружки.

Затем он принес из угла этого убежища (если его можно так назвать) другую лестницу, прислонил ее к выступающей скале, служившей крышей, и, крепко придерживая основание лестницы, велел леди Стонтон подняться по ней. Она повиновалась и очутилась на широкой скале, вблизи обрыва, куда скатывался водопад. С того места, где она стояла, можно было различить, как поток, словно грива дикой лошади, ударяется о скалу, но площадки, с которой она только что поднялась, не было видно.

Дэвиду не удалось подняться так беспрепятственно, как леди Стонтон: юноша шутки или насмешки ради основательно тряс лестницу, пока мальчик взбирался наверх, и страх молодого Батлера доставлял ему явное удовольствие; так что, когда они оба оказались наконец наверху, то обменялись взглядами взаимной неприязни. Однако ни тот, ни другой не произнес ни слова.

Юный лудильщик, или цыган, весьма учтиво помог леди Стонтон совершить еще один опасный подъем, который ей надо было преодолеть на пути к выходу; Дэвид Батлер следовал за ним, и вскоре все трое, выбравшись из ущелья, оказались вблизи горы, склоны которой были покрыты галькой и зарослями вереска. Расщелина, откуда они поднялись, была настолько узка, что заметить эту предательскую бездну можно было, лишь стоя на самом ее краю, а что касается потока, то, несмотря на доносившийся мощный гул, его совсем не было видно.

Леди Стонтон, избавившись от опасностей крутых скал и страшного водопада, столкнулась теперь с новой неприятностью. Оба ее проводника вызывающе смотрели друг на друга; хотя Дэвид был по меньшей мере на два года моложе и значительно ниже ростом, он отличался крепким сложением и смелостью.

— Ты сын этого черного кафтана из Ноктарлити, — сказал юный лудильщик, — и ежели ты сюда еще хоть раз сунешься, то скатишься у меня вниз, словно мячик.

— Ого, парень, не слишком ли ты скор на язык? — презрительно ответил молодой Батлер и бесстрашно измерил взглядом высокую фигуру своего противника. — Мне кажется, ты в услужении у черного Донаха; так вот, ежели ты посмеешь спуститься в долину, мы тебя пристрелим, как дикого быка.

— Передай-ка своему папаше, — последовал ответ, — что листья на деревьях он видит в последний раз: мы с ним за все его штучки рассчитаемся.

— Отец мой проживет еще много лет, и он еще вам покажет, — ответил Дэвид.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы леди Стонтон не встала между ними с кошельком в руках: вынув оттуда гинею, она протянула ее лудильщику. В кошельке было несколько гиней и серебряных монет, просвечивавших сквозь сетчатую ткань.

— Белые монеты дайте мне, леди, белые монеты, — сказал юный дикарь, очевидно, никогда не видевший золотых денег.

Леди Стонтон высыпала ему все серебро, которое у нее было. Юный дикарь, схватив жадно монеты, пробормотал нечто вроде благодарности и исчез.