Свадьбу, на ней изображенную, праздновали в просторном городском доме, весьма схожем с домами антверпенских банкиров. Иисус сидел во главе стола в голубом хитоне. Место рядом занимал хозяин дома, широкоплечий мужчина с густой черной бородой, очень похожий на Карлоса, а подле него сидела прекрасная женщина с улыбкой на устах – должно быть, Имке. Со стороны нефа донеслись восхищенные возгласы, в часовне все заулыбались, послышались смешки – люди находили среди гостей свадебного пира другие знакомые лица. Эбрима обнаружил себя, в арабском головном уборе, а возле него была Эви, облаченная в платье, что подчеркивало ее пышную грудь. Богато одетый мужчина рядом с Имке наверняка был ее отцом, Яном Фольманом. В пустые кувшины из-под вина на столе заглядывал высокий и худой человек несчастного вида, в котором с первого взгляда опознавался Адам Смитс, самый известный антверпенский виноторговец. Даже собака на картине походила на Карлосова пса Самсона.

В часовне, среди древних камней собора, эта картина, залитая лучами солнца, что пробивались сквозь обращенное на юг окно, выглядела вполне уместно. Одеяния богатых гостей переливались оттенками алого, синего и ярко-зеленого, скатерть сияла белизной, а стены помещения на картине словно растворялись в воздухе.

Карлос даже не пытался скрыть свой восторг. Отец Гус пожал ему руку и ушел. Все прочие тоже возжелали поздравить Карлоса, и он двинулся к собравшимся, улыбаясь и принимая похвалы горожан. Покончив с этим, он хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Люди, приглашаю всех в мой дом! Обещаю, там вина предостаточно!

Всей компанией они направились извилистыми улочками, коих в центре города было не счесть, к дому Карлоса. Тот позвал гостей наверх, где в большой столовой уже дожидались угощение и вино. Гости охотно откликнулись на приглашение. К ним присоединились и несколько протестантов, решивших не ходить в собор, в том числе Альберт Виллемсен со своим семейством.

Эбрима взял стакан и сделал долгий глоток. Надо отдать Карлосу должное, в вине тот разбирался отлично. Эбрима вытер губы рукавом, ощущая, как вино согревает кровь и понуждает веселее глядеть на мир. Дружески потолковал с Яном Фольманом о делах, с Имке – о детях, а с Карлосом коротко переговорил насчет заказчика, который опаздывал с оплатой счетов: этот заказчик был среди приглашенных, наслаждался гостеприимством Карлоса, и Эбрима полагал, что сейчас самое время спросить его о деньгах; но Карлосу не хотелось портить настроение ни себе, ни другим. Гости понемногу начинали шуметь, дети баловались и кричали, юнцы пытались обаять юниц, а женатые мужчины заглядывались на жен своих друзей. Все пиршества одинаковы, подумалось Эбриме, в Африке все то же самое.

А потом пришел Пьетер Тительманс.

Эбрима заподозрил неладное, когда по столовой, начавшись от двери и быстро достигнув дальних углов, прокатился шепоток. Они с Альбертом Виллемсеном как раз обсуждали преимущества чугунных пушек перед бронзовыми, когда оба поняли, что что-то не так, и повернулись. Пьетер Тительманс стоял в дверном проеме, сверкая серебряным крестом, а за его спиной виднелись отец Гус и четверо солдат.

– Что нужно этому дьяволу? – пробормотал Эбрима.

– Быть может, он пришел поздравить Карлоса? – В голосе Альберта прозвучала плохо скрытая тревога.

Карлос протолкался сквозь притихших гостей и дружелюбно заговорил с Тительмансом:

– Добрый день, декан Пьетер. Прошу, проходите. Не желаете ли вина?

Инквизитор отмахнулся.

– Тут есть протестанты? – сурово спросил он.

– Не думаю, – ответил Карлос. – Мы только что вернулись из собора, где…

– Я знаю, чем вы занимались в соборе! – грубо перебил Тительманс. – Повторяю, тут есть протестанты?

– Уверяю вас, насколько мне известно…

– Сын мой, ты готов солгать. Я чую твою ложь!

Дружелюбие Карлоса дало трещину.

– Если вы не верите мне, зачем тогда спрашиваете?

– Чтобы испытать тебя. А теперь помолчи-ка.

Карлос возмутился:

– Вообще-то вы в моем доме!

Тительманс возвысил голос так, чтобы слышали все.

– Я пришел за Альбертом Виллемсеном!

Похоже, инквизитор не запомнил Альберта в лицо за тот короткий разговор на Пастбище графа Юбера; на мгновение Эбрима понадеялся, что гости сообразят сделать вид, будто Виллемсена здесь нет. Но его надежды не оправдались: многие, очень многие не нашли ничего умнее, чем повернуться и уставиться на Альберта.

Тот, помешкав в нерешительности, шагнул вперед и с напускным спокойствием спросил:

– Что вам угодно?

– Мне угодны ты и твоя жена. – Тительманс указал пальцем на Бетье, к несчастью, стоявшую рядом с супругом. Та побледнела, подтверждая догадку инквизитора, и придвинулась к мужу.

– Где ваша дочь?

Дрике держалась поодаль от родителей, и это было кстати: четырнадцатилетнюю девочку инквизитор вряд ли запомнил.

– Ее здесь нет, – отважно солгал Карлос.

Быть может, хоть девочку спасем, подумалось Эбриме.

Но Дрике не пожелала спасаться.

Звонкий девичий голос прорезал тишину:

– Это я Дрике Виллемсен.

Сердце Эбримы упало.

Она стояла у окна, в белом платье, и разговаривала с Маттусом, пасынком Эбримы, держа на руках домашнюю кошку Карлоса.

– Декан, это же ребенок! – воскликнул Карлос. – Неужто…

Но Дрике еще не закончила.

– Я – протестантка, – продолжила она с вызовом. – И благодарю за это Господа.

Гости принялись перешептываться, кто восхищенно, кто осуждающе.

– Иди сюда, – велел Тительманс.

Дрике пересекла столовую, высоко держа голову.

Вот дьявол, – подумал Эбрима.

– Берем этих троих, – распорядился Тительманс, обращаясь к своим спутникам.

– Почему вы никак не оставите нас в покое? – крикнул кто-то из гостей.

Инквизитор гневно повернулся в ту сторону, откуда донесся крик, но не смог разглядеть смутьяна. Зато Эбрима знал, кто кричал: уж он-то голос юного Маттуса ни с каким другим бы не спутал.

Крикуна поддержал другой:

– Отправляйтесь обратно в Ронсе!

Прочие гости одобрительно загудели и тоже принялись осыпать церковников насмешками и упреками. Солдаты вывели семью Виллемсенов из столовой. Тительманс повернулся, чтобы уйти, и тут Маттус метнул ему в спину буханку хлеба. Инквизитор вздрогнул, но оборачиваться не стал. В следующий миг в стену рядом с ним ударилась кружка, и вино забрызгало сутану инквизитора. Насмешки становились все грубее, голоса повышались. Тительманс поспешно юркнул в дверной проем, едва второпях не споткнувшись.

Гости проводили его смехом и улюлюканьем, но Эбрима знал, что радоваться нечему.