– Я с ней как-то встречался.

– И этот кобель еще имеет наглость говорить, что давно вышел в отставку! Я знаю, что ты встречался с Дон. Более того, она питает к тебе большую слабость.

– Нет, – покачал головой Джубал, – упомянутую мною Дон Ардент я видел буквально краем глаза, два года тому назад. Думаю, она меня даже не помнит.

– Помнит, еще как помнит. Она знает чуть не все твои псевдонимы и собрала пленки чуть не всей твоей коммерческой мутотени. Говорит, что под них очень хорошо засыпать, видишь потом изумительные сны. Да что там Дон, они все тебя знают! В этой самой гостиной имеется один-единственный декоративный элемент – цветное изображение твоей головы в натуральную величину. Трудно даже назвать эту штуку портретом, вид такой, словно ее только что срубили с плеч, а уж ухмылочка на физиономии – просто жуть. Это уж Дюк постарался, сфотографировал тебя втихую.

– Вот же сволочь!

– Его Джилл попросила.

– Сволочь в квадрате!

– Сэр, выбирайте выражения, говоря о женщине, которую я люблю. Впрочем, не я один. А ее навел на эту мысль Майк. Мужайся, Джубал. Ты удостоен чести быть святым покровителем Церкви Всех Миров.

– Они не имеют права на такие штучки! – На лице Джубала появился неподдельный ужас.

– Еще как имеют. Не волнуйся, широкой публике это неизвестно. Майк приписывает тебе честь организации всего этого цирка, но исключительно в Гнезде, среди братьев по воде. Говорит, что только благодаря твоим объяснениям он смог придумать способ ознакомить людей с марсианской теологией.

Джубал взялся за голову и глухо застонал.

– Кроме того, – продолжил Бен, – Дон считает тебя красивым. А ведь если не считать этого странного сдвига, она вполне разумная девушка… и совершенно очаровательная. Но я отклоняюсь. Майк заметил нас, крикнул: «Привет, Бен! Поговорим попозже!» – и продолжил свои песни и пляски… Это надо послушать. Никакого миссионерского пафоса – и никаких, к слову сказать, жреческих мантий, просто элегантный, отлично сшитый белый костюм. Майк смахивал на классного торговца подержанными автомобилями, вот только впаривал религию. Он сыпал шутками и рассказывал притчи, больше смахивающие на анекдоты. Основной упор делался на нечто вроде пантеизма… Одна из его притч была насчет червяка, который высовывает голову из земли, видит рядом другого червяка, улыбается, говорит: «Здравствуй, брат!» и слышит в ответ: «А я не брат, а я твой зад». Старая хохма, ты ее тоже, наверное, слышал.

– Слышал? Я ее сочинил!

– Вот уж не думал, что она такая старая. Майк использовал эту хохму на все сто процентов. Идея состоит в том, что, встречая любую грокающую сущность – мужчину, женщину, драную кошку, – ты попросту натыкаешься на «свой собственный зад». Мы сами создали Вселенную, а затем договорились об этом забыть. Правда, он все это излагает в несколько иных выражениях, чтобы не задеть никого из конкурентов.

– Солипсизм и пантеизм, – кисло поморщился Джубал. – Этим джентльменским набором можно объяснить все что угодно. Затушевать любые не устраивающие тебя обстоятельства, примирить между собой любые самые противоречивые теории, включить в сферу рассмотрения любые факты – как истинные, так и иллюзорные. Только это же вроде сахарной ваты: вкус вроде бы и есть, а питательности нуль. Это все равно что разрешить загадки сюжета концовкой: «Но тут он упал с кровати и проснулся».

– Нечего крыситься на меня, это Майковы штучки, вот с ним и разбирайся! Должен сказать, что у нашего водяного братца все это выглядело весьма убедительно. В какой-то момент он прервал свои поучения и сказал: «Только вы, наверное, устали от бесконечной болтовни…», и весь зал буквально взревел: «Нет!», я даже не подозревал, что они такие заведенные. Но Майк стал отнекиваться, что у него садится голос и вообще сейчас самое время перейти от разговоров к чудесам. Затем он продемонстрировал потрясающие трюки – ты, к слову сказать, знаешь, что наш братец выступал в бродячем цирке фокусником?

– Я знал насчет цирка, но и только, – Майк никогда не описывал мне это позорище в подробностях.

– Высочайший профессионализм. Даже я не понимал, как он все это делает. Но публике вполне хватило бы элементарных детских фокусов, Майков треп полностью ее загипнотизировал. Закончив представление, он сказал: «От Человека с Марса ожидают чудес, поэтому я и творю их при каждой нашей встрече. В том, что я – Человек с Марса, нет никакой моей заслуги, так уж просто случилось. Чудеса, подобные сегодняшним, всегда в вашем распоряжении – если вы того хотите. Но чтобы ознакомиться с чем-нибудь более серьезным, нужно вступить в Круг. С теми из вас, кто бы хотел учиться, я поговорю позднее. Пишите заявления, сейчас я пущу по рядам бланки»… Пэтти объяснила мне, что вся эта публика – обычные лохи, пришедшие сюда из любопытства или просто от скуки. Иногда для затравки среди них есть несколько братьев, принадлежащих к одному из внутренних кругов. Я еще не говорил тебе, Джубал, что Майкова церковь состоит из девяти кругов, на манер ступеней посвящения в масонских ложах. Только тут член, скажем, третьего круга не знает даже о существовании четвертого, пока не созреет для повышения. «Майк заговаривает им зубы, – сказала Пэт, – а сам тем временем проводит нечто вроде приемных экзаменов – внимательно прощупывает каждого из присутствующих и решает, кто чего стоит. Вся эта чухня с бланками и заявлениями придумана для того, чтобы Майк сходил к Дюку – Дюк сидит вон там, за решеткой, – и сказал, кто из публики может нам пригодиться, где они сидят и все такое прочее. Вот видишь, Майк туда и пошел… Затем Дюк передаст посадочную схему Дон, и та возьмет окончание службы в свои руки».

– А как они отсеивают агнцев от козлищ? – поинтересовался Джубал.

– Не знаю, Джубал, при том я уже не присутствовал. Но сортировку можно провести десятком различных способов, главное – знать, кто тут кто, так что вся операция держится на Майке. Пэтти считает его ясновидящим – и я, пожалуй, не стал бы отрицать такую возможность. Ну вот, а потом был сбор пожертвований, – потом Майк сказал мне, что это, собственно, ни к чему, но иначе никто бы не поверил, что Церковь Всех Миров действительно церковь. Ты знаешь, в каком стиле проводится оная процедура: тихая, благостная музыка, чинные служители, обносящие паству чашами для пожертвований. Здесь же просто пустили по рядам корзинки, и не порожние, а чуть не до краев наполненные деньгами. «Мы забыли вытряхнуть их после предыдущей службы, – объяснил публике Майк. – Если кто из вас сидит на мели – берите сколько надо, не стесняйтесь, ну а если кто хочет сделать взнос на наше общее дело – кладите сколько не жалко. Хотите – берите, хотите – кладите». Похоже, он придумал способ избавляться от лишних денег.

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Джубал. – Этот сценарий, да еще соответствующим образом разыгранный, может привести к тому, что люди будут давать больше, а возьмут немногие и совсем понемногу. Скорее всего – очень немногие. Обычный человек постесняется деньги брать, если все вокруг их дают.

– Дальнейшего я не видел, так что врать не буду. Но к сбору пожертвований они относятся так же небрежно, как к грудам денег в Гнезде. В тот момент, когда Майк передавал бразды правления своей очаровательной ассистентке, Пэтти утащила меня в коридор, а затем в малый зал, где как раз начиналась служба для седьмого круга – для людей, вступивших в Майкову церковь много месяцев назад и добившихся значительных успехов. Если это можно назвать успехами… Резкость перехода совершенно меня ошеломила. Внешняя служба была некой смесью лекции с цирковым представлением, здесь же я увидел самый тебе настоящий шаманский ритуал – или нечто, крайне на него похожее. Майк переоделся в мантию и стал вроде как выше ростом, развязный трюкач преобразился во властного, аскетичного священнослужителя. В полутемный зал лилась диковатая, мурашки по коже, музыка, от которой хотелось то ли волком завыть, то ли пуститься в пляс. Мы с Пэтти присели на кушетку, широкую, что твое супружеское ложе. Служба велась по-марсиански, так что ее содержание осталось для меня полной загадкой. Майк обращался к собравшимся с длинной, напевной тирадой, те хором ему отвечали, и – всё по новой. Единственное, что я мог разобрать, это часто повторявшийся распев: «Ты еси Бог! Ты еси Бог!» – после которого обязательно следовало дикое, язык сломаешь и голосовые связки порвешь, марсианское слово.