– Нечто вроде этого? – Джубал издал серию хриплых гортанных звуков.

– Что? Да, похоже, даже с твоим жутким акцентом. Джубал, так ты что, тоже записался в ихнюю лавочку? Слушаешь мои рассказы и посмеиваешься?

– Нет. Этой штуке научил меня Стинки, охарактеризовав ее как тягчайшее богохульство. С его, разумеется, точки зрения. Майк переводит это слово как «Ты еси Бог». Правда, Махмуд утверждает, что такой перевод никуда не годится, что в оригинале вроде как Вселенная объявляет себя самоосознающей… или чистосердечное признание вины при полном отсутствии раскаяния, или десятки прочих вещей. Стинки говорит, что не может до конца понять это слово даже по-марсиански, однако знает, что оно плохое, худшее изо всех возможных. Что оно, видите ли, не от Господа, а от Дьявола. Ну ладно, так что же там все-таки происходило? Просто кучка фанатиков истерически вопила марсианскую тарабарщину?

– Ну, как бы это… Понимаешь, Джубал, эти ребята не вопили и ничуть не напоминали фанатиков. Иногда они понижали голос до еле слышного шепота, иногда пели чуть погромче. В их пении чувствовался ритм, глубинная структура, как в церковных хоралах, однако у меня не создалось впечатления, что все это заучено наизусть и многократно отрепетировано, – нет, это было так, словно все они – один человек, мурлыкающий себе под нос для собственного удовольствия. Джубал, ты же видел, как фостериты заводят себя своими песнями-плясками?

– Да уж, насмотрелся.

– Здесь все было совершенно иначе – никакого бешенства, никакой истерии. Легкая, непринужденная атмосфера, хотя чувствовалось и некое непрерывно нараставшее напряжение, не знаю даже, с чем это сравнить… ну вот, скажем, тебе случалось участвовать в спиритических сеансах?

– Случалось. За свою долгую жизнь я попробовал на вкус все, до чего дотянулись руки.

– Тогда ты знаешь, как это у них: никто не шевелится, не произносит ни слова, а напряжение растет. Вот и здесь было нечто вроде. Ничего похожего на сектантские бдения или даже самую степенную церковную службу; снаружи – полная умиротворенность, а внутри все бурлит.

– Аполлонический культ, так это называется.

– Чего?

– В отличие от культов дионисийских. Очень распространено ошибочное представление, что «аполлонический» – это, попросту говоря, «умеренный», «холодный», «спокойный». Однако в действительности аполлонический и дионисийский – две стороны одной монеты. Монахиня, преклонившая колена на каменном полу своей кельи и застывшая как тот же камень, может переживать экстаз куда более острый, чем экстаз служительницы Пана Приапа на оргии весеннего равноденствия. Экстаз пребывает в голове, в мозгу, вне зависимости от способов его достижения. Нередко считают, что «аполлонический» – это хорошо, а «дионисийский» – плохо, на том лишь основании, что чуть не все наши респектабельные секты – что бы ни означало это слово, но тут разговор особый – являются аполлоническими как по ритуалу, так и по мировоззрению. Глупый предрассудок. Продолжай.

– Ну… тамошняя обстановка не слишком походила на одинокие бдения просветленной монахини. Они пересаживались с места на место, бродили по залу, обнимались, целовались. Дальше дело не заходило, – впрочем, из-за слабости освещения я не могу быть в этом полностью уверен. Одна девица подсела было к нам на кушетку, но тут же встала по знаку Пэтти и удалилась – поцеловав нас на прощание. Поцеловав, – Бен ухмыльнулся и сразу стал похож на сытого, довольного кота, – весьма квалифицированно. Все они там были в мантиях, так что я сильно выделялся, но эта девочка словно ничего не заметила… Все происходило вроде бы спонтанно, но в то же время – стройно и координированно, как хороший балет. Майк работал без передыху – то выступал с возвышения, то бродил среди своей паствы. В какой-то момент он молча сжал мое плечо и поцеловал Пэтти – коротко, но неторопливо. За его возвышением громоздилась такая хреновина, вроде большого стереовизора, – с ее помощью он творил свои «чудеса», впрочем, это слово ни разу не было произнесено, во всяком случае по-английски. Все религии, как одна, обещают чудеса, только вот с выполнением этих обещаний обязательно получается какая-нибудь неувязочка.

– Далеко не обязательно, – покачал головой Джубал. – Многие религии исполняют свои обещания, exempli gratia[19] – Христианская наука и католики.

– Католики? Это ты что, про Лурд?

– Да, и Лурд тоже, но вообще-то я имел в виду Чудо Пресуществления Святых Даров, которое каждый католический священник совершает ежедневно.

– М-м-м… тонкость этого чуда далеко превышает мое понимание, и моих языческих проверок оно не пройдет. А что касается этих самых христианских научников – если я сломаю ногу, то пойду не к ним, а к хирургу.

– Вот и не ломай, – прорычал Джубал. – А если что – ко мне не обращайся.

– Не беспокойся, не обращусь – не верю я соученикам Уильяма Гарвея, ну вот хоть что со мной делай.

– Гарвей умел затянуть трещину.

– Он-то умел, а вот как насчет его соучеников? Не будем спорить, Джубал, пускай все, о чем ты говорил, действительно чудеса, однако Майк демонстрирует чудеса совсем иного рода – яркие, зрелищные. Он либо очень умелый фокусник, которому Гудини в подметки не годится, либо потрясающий гипнотизер…

– Либо и то и другое сразу.

– …либо он сумел довести стереовидение до такого совершенства, что картинка напрочь неотличима от реальности. Ну, или меня развели, как последнего лоха.

– А вдруг это настоящие чудеса? Ты не задумываешься над такой возможностью?

– Эта теория не в моем вкусе. Не знаю уж, какие трюки он использовал, но зрелище было сильное. Однажды свет вспыхнул в полную силу, и тут же прямо посреди зала появился лев, величественный, как эти каменные, сторожащие главный вход Библиотеки Конгресса, а вокруг него копошились маленькие белые ягнята. Лев проморгался от яркого света, а затем широко зевнул. Ну да, конечно, Голливуд может снять и не такие трюки – только я же отчетливо чувствовал львиный запах. Хотя, постаравшись, можно сфальсифицировать и это.

– А что ты так зациклился на фальсификациях?

– Кой черт, я же изо всех сил стараюсь быть скептичным и бесстрастным.

– Старайся, да не перестарывайся. Вспомни, как это делает Энн.

– Я не Энн. И там, тогда, я даже не пытался быть бесстрастным, а просто смотрел и балдел. Майк продемонстрировал уйму потрясающих фокусов, и левитацию, и все что хочешь. Поближе к концу Пэтти наклонилась ко мне и шепнула: «Я тут отлучусь ненадолго, а ты посиди. Майк только что попросил тех, кто не считает себя Готовыми к переходу в восьмой круг, удалиться». «Ну уж мне-то тогда точно нужно уйти», – засуетился я. «Да что ты, милый! – улыбнулась Пэтти. – Ты принадлежишь к девятому кругу, так что сиди где сидишь, а я скоро вернусь». С этими словами она куда-то ускользнула; я не заметил, чтобы кто-либо еще покинул зал. Прошло немного времени, середина возвышения ярко осветилась, и я увидел Джилл!.. Это ничуть не походило на стереовидение. Джилл нашла меня глазами и улыбнулась. Да, да, конечно, если артист смотрит прямо в камеру, его взгляд встречается с твоим – где бы ты ни сидел. Но если Майк сумел отладить это до такого совершенства – ему нужно взять патент. Джилл была в каком-то странном экзотическом наряде. Майк забубнил что-то нараспев, частично по-английски… Что-то такое насчет Праматери Мироздания, единой во многих проявлениях, затем он начал называть ее различными именами, и с каждым новым именем Джилл оказывалась в новом наряде…