лежала на кровати Камиллы, свернувшись калачиком. Николь не первый раз замечала, что подруга спит на постели Уайетт. Даже когда Камилла не в школе, она всегда рядом с ними. Мерлин, как же Николь соскучилась по обычной жизни и разговорам с друзьями на чистоту. Ещё бы с Фредом помириться…

Вот война закончится, и она обязательно поговорит со всеми ними. Попросит прощения, скажет, что ей их не хватало, пообещает больше никогда не бросать их и возьмёт ответное обещание.

— Никки?.. — голос Араксии прозвучал слишком тихо.

— Как ты? — когтевранка присела на краешек кровати и провела рукой по волосам подруги. Вудс тяжело перенесла действие Круциатуса. Её глаза всё ещё были наполнены слезами, хотя прошло уже несколько часов. Николь оклемалась быстрее, хотя ей не привыкать.

— Это так больно… — всё так же тихо сказала Араксия.

— Я знаю, солнышко, знаю. Ты пила какое-нибудь обезболивающее?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Сейчас принесу, — Николь только было поднялась с кровати, как рука Араксии схватила край её блузки.

— Не бросай меня… — смотреть на когтевранку было больно. Она вот-вот могла расплакаться, а Николь совсем не знала, что делать. Убивать людей легче, чем помогать им.

— Я не брошу. Просто спущусь за лекарством. Тебе станет легче, если ты выпьешь его. Я быстро.

Араксия, немного помедлив, кивнула и обессилено опустила руку. Рейнер быстро помчалась за зельем, стараясь не думать о том, что ей бы оно тоже не помешало, но брать у Помфри сразу два пузырька слишком подозрительно.

Араксия не сдержалась, размазав слёзы по щекам. Это было слишком. Всё это… слишком. Всё в этом году было паршиво. Камилла не приехала, с Николь удавалось увидеться только на уроках, потому что в своей комнате та ночевала редко. Вудс могла лишь догадываться о том, что приходилось делать Николь, чтобы выжить. Араксия знала — она убивала людей, но сколько их было и за что они погибли, она не догадывалась. Спрашивать Никки об этом не хотелось. Потому что Араксия слишком хорошо знала этот взгляд подруги, которым она одаривала всех, кто хоть раз называл её убийцей. И ещё лучше она знала, что за этим взглядом скрывается. Николь ненавидела эту часть своей жизни, но уйти из неё так просто не могла — слишком много обещаний дано, она не может их всех подвести.

Араксия так сильно боялась, что в один день её подруга не вернётся в школу, и лишь печальное выражение лица Малфоя сообщит ей о том, что Николь уже нет в живых.

Она так боялась, что останется совсем одна. Даже с Джеффом их отношения охладели. Она не думала, что чувства на расстоянии притупляются, а неспособность видеться, когда захочется, заставляет отвыкнуть от человека. Нет, они не расстались после его выпуска из Хогвартса, но общаться стали реже. Араксия надеялась, что это временно, и всё наладится, стоит ей окончить школу. Осталось потерпеть лишь семь месяцев. И не лезть на рожон. Так она никому легче не сделает.

— Вот, выпей, — Вудс за своими мыслями и не заметила, как вернулась Николь. Она приняла склянку из её рук и выпила содержимое.

— Горькое, — мило скривилась она, а Николь тихонько засмеялась. Как ей не хватало этих эмоций.

— Оно начнёт действовать через несколько минут. Тебе стоит поспать.

— А ты?

— Я посижу здесь, пока ты не уснёшь, — ответила Николь.

— А потом?

— Немного прогуляюсь на улице.

— Но скоро отбой! Вдруг тебя заметят, — воскликнула Араксия, ощущая, как боль понемногу отходит.

— Быть пойманной после отбоя — не самое страшное, через что я прошла, — пожала плечами Николь, а Вудс в который раз поняла, что между ними огромная пропасть. Араксии никогда не понять, что пришлось пережить Никки. Рядом с ней чистокровная волшебница ощущала себя ребёнком.

— Обещай, что эта война закончится, а ты выживешь, и мы снова соберёмся втроём — я, ты и Камилла, — попросила Араксия, схватив Николь за руку.

Рейнер молчала, опустив взгляд в пол. Как она может пообещать то, что выполнить очень трудно? Как она может пообещать, если это даже не от неё зависит?

— Обещай! — умоляла Араксия, а Николь всё не могла решиться. — Обещай…

— Я выживу, — решительно заявила Рейнер. И всё, теперь пути назад у неё нет. Пообещала — будь добра, исполни.

— Хорошо, — выдохнула Вудс. Николь укрыла её и села рядом.

— А теперь засыпай. Завтра будет новый день. Завтра не будет боли. Завтра весь это день покажется тебе лишь страшным сном. Засыпай.

Николь смотрела в окно, ожидая, когда подруга уснёт. Как бы ей хотелось, чтобы это действительно оказалось страшным сном. Вот, она откроет глаза, а папа жив, левое предплечья чистое, на коже ни одной царапинки, ни единого шрамика, а Волан-де-Морт — лишь отголосок того, кто погиб когда-то, пытаясь убить годовалого Поттера. Она — всё та же юная девчонка, которая верит в чудеса и в то, что все люди по своей натуре добры. Её лучшие друзья — Астория, Камилла и Фред, а Драко… Драко ненавидит её и брезгует даже прикасаться. О том, чтобы разделить поцелуй или, ещё лучше, кровать — речи и быть не может.

Юная, беззащитная и невинная.

Нет, без Драко она не справилась бы. Можно всё, что она описала, но чтобы Малфой был с ней?

Тихое посапывание чётко дало понять, что Араксия заснула. Николь тихо поднялась с кровати и аккуратно приоткрыла дверь, стараясь не шуметь. Девушка выскользнула на улицу незамеченной.

Было темно. Николь стояла на пустой поляне, вбирая ночной воздух глубже в лёгкие, пока не закружится голова, пока умирающие над головой звёзды не покачнутся в её пустых, как и дорога, глазах. Сырость, кажется, становилась второй кожей, просачиваясь в грубую ткань пальто, схваченного в гостиной, обволакивая руки и ноги, с каждой секундой дрожащие всё сильнее.

Николь безнадёжно стояла на одном месте, ощущая, как тишина скребёт по барабанным перепонкам. В этой грёбаной пустоте тишина оглушала, давила, выворачивала всю её внутреннюю, прочно перемотанную изолентой антиутопию.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ

Громче.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ

Громче.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ

Громче.

Её сердце отбивало ритм почище барабана. Николь озиралась по сторонам, но вокруг никого не было. Лишь она и тишина. Теперь тишина тоже живая.

Николь даже не заметила, как зима начинала дышать ей в спину. Её глаза покрыты обреченностью, они уже совершенно ничего не видели. Уши заложило бесконечной тишиной, а ноги, уставшие от долбанного порочного круга, уже по колено погрязли в людской грязи.

В голове такими невообразимо необходимыми искрами мерцали знакомые образы, лица, отчётливо отдавались голоса, но на её губах замер