— Они знали... — сказала Илло еле слышным шепотом.

Я понял, что она имеет в виду. Да, создатель этого памятника знал, что у него будущего не будет, что никакими силами не предотвратить конец. Чем больше я смотрел, тем сильнее сам падал духом, все больше ощущал неразумность нашей попытки проникнуть в эту чуждую дикую местность, которая не предназначена для нас.

— Нет! — Илло схватила меня за руку. — Не позволяй действовать на тебя! Не позволяй думать-чувствовать-ощущать поражение!

Она не могла прочесть мои чувства — должно быть, судит исключительно по своей собственной реакции на этот мрачный монумент отчаяния. Возможно, это оружие! Ловушка — не для тела и даже не для разума, но для души. Но все же потребовалась вся моя решимость и сила воли, чтобы пойти вперед и подойти к чуждой статуе.

Все больше и больше она казалась не произведением искусства, а живым существом, которое когда-то жило, а потом оставлено было здесь умирать. Приближаясь, я смотрел на ямы, в которых должны помещаться глаза, почти веря и боясь, что увижу в них искру жизни, даже если во всем застывшем теле ее нет.

Мертвый черный цвет — избран ли он потому, что такой цвет имело существо при жизни? Я больше не сомневался, что это изображение когда-то жившего существа, даже конкретной личности. Я обошел статую справа, Илло — слева, и на мгновение фигура отделила нас друг от друга.

Тепло — волна жара устремилась ко мне от этого камня. Мне не хотелось касаться его рукой, я не мог заставить себя это сделать. Но эта черная фигура словно превратилась в факел, излучающий тепло.

Сзади слышалось фырканье гаров. Они остановились. Я повернулся, провел лучом шокера по растительности, давая и им возможность миновать статую. Впервые со времени входа в Чащобу они, казалось, не хотели идти дальше. Витол поднял голову и заревел, словно бросая вызов дерзкому самцу, претендующему на его территорию.

Повернут ли животные назад? Я знал, что никакие уговоры на них не подействуют, они идут по своей воле и не подчиняются приказам. Поэтому я ждал.

Витол второй раз издал вызывающий крик. Стены растительности, окружающие небольшое пространство, вырезанное шокером, отражали звук, создавая своеобразное эхо. Бык неохотно опустил голову и пошел, остальные два тара последовали за ним. Я видел, что Витол поворачивает голову то направо, то налево, чтобы даже кончиком рога не коснуться растений. Но он сделал выбор — в нашу пользу. Снова я принялся прокладывать нам проход. И растительность по-прежнему отвечала увяданием, ветви опадали, листья сворачивались.

— Конечно, предтечи... — Илло говорила очень тихо. Возможно, она боится, что ее кто-нибудь подслушает. — Ты слышал или видел что-нибудь подобное?

Я постарался вспомнить содержимое лент, которые собирал и изучал отец. Было много цивилизаций предтеч. Проникая все дальше в космос, люди натыкались на планеты, которые когда-то были домом разумных существ. Были миры, представлявшие собой один огромный покинутый город, всю поверхность планеты покрывали высокие здания. Население такой планеты — нам трудно даже представить себе его численность — все исчезло. Были сожженные планеты, превратившиеся в радиоактивные угли или наполовину опустошенные, со стеклянистыми кратерами на месте городов или военных установок.

Войны, которые в прошлом захватывали всю галактику, уничтожили целые народы и расы. Это могло повторяться снова и снова — цивилизации возникали, достигали звезд, становились могучими, создавали федерации и империи, потом распадались в войнах и эпидемиях и умирали, когда прекращалась межзвездная торговля и не прилетали больше корабли.

По масштабам звездного времени мы очень молодая раса. Хотя быстро разрастаемся, крепнем, строим, стараемся вырвать у прошлого все больше и больше тайн. Было много предтеч, да, и в разное время, на разных планетах, в разных секторах.

Закатане с их огромными архивами исторических сведений, возможно, опознали бы эту фигуру, но если она и попадала на ленты, то у отца их не было. Во мне нарастало возбуждение. Находка, связанная с предтечами, да еще такая большая — это полная свобода для меня и Илло. За такую находку полагается неслыханное вознаграждение. Мы можем отправиться куда хотим, делать все, что угодно, — если это предтечи.

— Они ждали верной смерти... — Мысли Илло не приняли такое эгоистическое направление, как у меня. — У них не было никакой надежды...

Я старался не думать о том, что означает эта траурная фигура, — поражение настолько очевидно, что способно и нас лишить мужества.

— В их время, — сказал я. — Но это время прошло.

Она ответила не сразу. Думаю, все еще была захвачена чувствами, которые пробудила затерянная статуя. Может быть, ее, как целительницу, настроенную на восприятие несчастий и боли других людей, эти чувства поразили сильнее, чем меня. Странствующий рано начинает понимать, что в мире существует и добро, и зло, и иногда зло побеждает добро, но и то и другое нужно принимать и пытаться справиться насколько возможно лучше.

Шокер продолжал расчищать тропу, и я все время ожидал увидеть новые реликты неизвестного. Но мы уже довольно далеко отошли от статуи — предупреждения или памятника погибшим, — прежде чем растительность поредела и обнажилось начало стены. Случайно мы вышли к проходу — без всякой двери или перегородки. Стена, затянутая Чащобой, уходила в обе стороны. Над проходом — арка, с очень небольшим изгибом.

Илло снова схватила меня за руку:

— Смотри!

Другой рукой она указала на арку. Она из того же мертвого черного камня, что и стены, но не гладкая. На ней резьба — сложный витой рисунок, в котором можно различить только петли и линии, никуда не ведущие. Но чем дольше его разглядываешь, тем сильнее убеждение, что это не абстрактный орнамент, что в нем есть смысл. Возможно, это надпись на языке, который пользуется непостижимыми для нас символами.

— Цепочка! — Спутница схватила ворот моей куртки, потянула и обнажила украшение, которое я неохотно надел утром. — Есть сходство! — заявила она.

Держа шокер наготове, я одной рукой неуклюже попытался расстегнуть застежку. Но она не поддавалась.

— Расстегни, — попросил я Илло.

Она повернула цепь, а я склонил голову и чуть нагнулся, чтобы она быстрее нашла застежку.

— Она... исчезла!

— Нет, я его чувствую, — возразил я.

— Не ожерелье — застежка!

— Что?! — Я сунул шокер ей в руку и провел свободной рукой вдоль цепи. Нет чуть большего по размерам звена, и я не чувствую места, которое было сломано. Там Илло соединила цепь, чтобы ее можно было носить. Все гладкое, словно никогда не было разрыва.

Я ухватился пальцами и попытался разорвать цепь. Результат был обескураживающий: края звеньев врезались в пальцы, и мне пришлось остановиться.

— Ты видишь застежку или место стыка? — спросил я.

И почувствовал, как цепь снова поворачивается — на этот раз в ее руках.