Такшан уже кипел от ненависти. Он разорвал бы Кая на части сразу, но ловчие не сводили с собеседников глаз.

— Мы за границей Текана, — прошипел Такшан. — Тут оскорбление карается смертью. За разбитую посуду и мебель, как я слышал, ты уже заплатил? Но монеты у тебя остались, так что на похороны хватит. Назови имя своего отца, придурок, потому что я не хочу знать твоего имени, и умри! Мое имя — Такшан!

Вызов на схватку Такшан исполнил по всем правилам. Кай, пошатываясь, отошел еще на шаг, раскланялся во все стороны всем, кто был в зале, потому как все смотрели теперь только на него, и прокричал:

— Вольный человек без имени, сын лекаря Хаштая принимает вызов мерзавца Такшана, до имени отца которого нет никому никакого дела, на схватку до смерти одного из ее участников. Я правильно все сказал?

Он посмотрел в затянутые бешенством глаза Такшана и добавил:

— Ты сам-то знаешь, кто твой отец?

Наверное, Такшан все-таки что-то понял. Но его уже ослепила ненависть, да и слишком соблазнительным было зарубить пьяного молодого наглеца, который даже не успел вытащить из ножен меч. Но когда он узнал Кая и ненависть в его глазах сменил ужас, было уже поздно.

Кай выдернул меч из ножен мгновенно. Тут же скрестил его с клинком работорговца, затверженным наизусть приемом отправил меч противника в полет к дубовым балкам, тут же перерубил горло Такшану и, пока все взгляды провожали летящий меч, метнул нож в обернувшего человека со светлой косой. Нож вошел в глаз светловолосого по рукоять. Он захрипел и падал в собственную черную кровь уже мертвым.

Кай узнал его во время схватки. Это был Анниджази. И источник жажды Кая находился за его столом. Охотник поймал за рукоять меч Такшана, дождался, кода один за другим упадут на пол тела торговца и светловолосого, и, под сменившие восторженные возгласы ловчих их же возмущенные крики и шипение палхов, шагнул к столу с женщинами.

Они снова вернулись к беседе, как будто Анниджази не пузырился, не исходил на полу трактира черной кровью и Кая и не было рядом. Но перед ним встал рыжий крепыш. В руках у него было странное короткое копье.

«Нет», — мотнул головой рыжий.

«Да», — кивнул Кай и замахнулся мечом.

Рыжий оказался быстрее. Он не только один за другим выбил из рук Кая оба меча, но, не двигаясь с места, сначала подбил ему обе голени, а когда Кай начал падать, добавил ударом древка копья по голове.

«Где же я его видел?» — мелькнуло в голове катящегося в темноту охотника.

Он пришел в себя от жажды. Ноги, и особенно голова, тоже болели, но сильнее всего была жажда. Кай облизал сухие губы, поежился от сквозняка и открыл глаза. Он лежал на топчане в клетке. Точнее, в одной из клеток. Огромное, вздымающее своды на пару десятков локтей помещение было поделено прочными решетками на клетки. Пять шагов в ширину, пять в длину, пять, если кто-то умудрится шагать по стенам, в высоту. В каждой клетке деревянный топчан, охапка соломы, отхожая бадья в углу. Боковые стены у клеток общие. С одной стороны каменная стена с оконцами — и руку не просунешь, откуда сквозил холод, но и свежий воздух заодно. С другой, за решетками, — длинный коридор, где гудела печь, и дремал возле нее на скамье стражник.

Кай поднялся, обнаружил, что лишился всего оружия, кошельков и ремня, облегчился у бадьи, накрыл ее деревянной крышкой, обнаружил за топчаном кувшин с водой. Вода была стоялой, но холодной. Жажды она не убавила.

Кай поправил одежду, сделал несколько движений, разминая плечи, затем сел на топчан. Клеток было около десятка, но кроме него человек имелся лишь еще в одной. Через две клетки от клетки Кая, у стены, так, что решетка огораживала ее только с двух сторон и сверху. В ней на топчане, придвинутом к камню, лежал бродяга. На нем были продранные порты, куртка, сапоги с распоротыми голенищами, колпак. Он лежал спиной к Каю и, наверное, спал.

Кай посмотрел на охранника. Тот спал по-настоящему, даже пускал легкого храпака и блаженно прижимался к печи. Снова посмотрел на бродягу. Отсюда, за пятнадцать шагов, он не мог определить, пахло ли от незнакомца, как от настоящего бродяги, поскольку мешал сквозняк из окон, да и приглушенная вонь от отхожих бадей перебивала любой запах, но уж больно чистой казалась ткань, да и сапоги развалились по шву явно не от старости, а от серьезных усилий, не так просто разорвать крепкую дратву.

— Данкуй, — позвал Кай. — Или все-таки Паркуи? Ты здесь решил отсидеться? Не выйдет. Я пришел за тобой.

Бродяга не пошевелился. Кай выдернул из-за отворота рукава тряпицу, завязал узлом, смочил ее водой и, примерившись, бросил. Расстояние между железными прутьями было не более пяди, но бросок оказался удачным с первой попытки. Миновав сразу две преграды, мокрый узелок шлепнулся о стену и упал на бродягу. Тот шевельнулся и отбросил его на пол, но остался лежать спиной к охотнику.

— Хорошо. — Кай сел на топчан лицом к собеседнику и стал негромко говорить: — Сейчас мы с тобой в равном положении, хотя ты в любом случае рискуешь меньше. Только тем, что если попадешь в объятия своего сиуна, то через пятнадцать лет начнешь все сначала. Но я слышал, что начальник тайной службы Хилана облечен многими талантами и умениями, так что не пропадешь. К тому же говорят, что возвращение на престол не только сулит тяжкие муки, но и возвращает силу. Или хотя бы память о силе. Ведь так?

Бродяга не шевелился.

— Я бы хотел переговорить с тобой, Данкуй, — продолжил Кай. — Но уж если ты слишком знатен и важен для разговора с простым охотником, то буду говорить сам. Я расскажу тебе, как все было. Думаю, что однажды к тебе пришла Эшар и предложила общее дело. Она сказала, что в этот раз у нее все получится, чему ты не очень поверил, и еще сказала, что Пагуба в этот раз будет долгой, и пережить ее удастся немногим. Вот в это ты поверил сразу. Она сказала, что подготовленный ею мальчишка оказался довольно удачливым мерзавцем. Ускользнул от толпы убийц, отправленных по его следу, даже сумел победить ловчих Пустоты. Она сказала, что он годен. Она наведет на него ворожбу, и он будет мучиться от жажды. И будет бродить с этой жаждой по всему Текану, пока не возьмет что-то от каждого из двенадцати. Когда все они отправятся на престолы, закончится Пагуба. А он, может быть, доберется до Храма и завершит давнее колдовство. Всего-то и дел, что пролить на рисунок свою обновленную кровь. Ты почему-то согласился. Почему-то поверил ей. Мне кажется, что ты никогда никому не верил, но ей поверил. Не ты один, впрочем. Больше всех ей верил и служил Неку, но главным был ты. Она передала вам глинки. Уж не знаю, вы ли призвали сиуна Кессар в Хурнае, но сиуна Паттара призвали точно вы. Вас было пятеро. Ты, твои помощники — отличные парни Хап и Хаппар, Агнис и Неку. Агниса, скорее всего, уговорил Неку. Думаю, что обманул. Сказал что-то вроде того, что для остановки Пагубы достаточно, чтобы на престолы отправилась половина из двенадцати. Ведь раньше так и было? Агнис горяч, но недалек. Для бога недалек.