— Как? Разве не договорились о прямом приобретении прав на архив Оболенского? Что случилось? Мы можем оказаться в затруднении. Поднять бюджетный потолок… Наша администрация может воспринять это с неудовольствием… О’кей, оставим до завтра. Обсудим ситуацию после приезда профессора Бэра.

Пришлось Виктору сказать им: подождем.

Пришлось насторожить стенфордцев, сильно портя отношения.

А самого-то просто корежит, как вспоминает про Хомнюка.

Вдобавок язык обметан, сопли льются. Гуверовцы сидят в промокшей одежде. Ливень за окном… Сейчас и мне под ливень лезть. Намотаю в три слоя шарф. Эх, если бы Хомнюка послать к чертовой бабушке! Да невозможно! Заглянул в бумажку в кармане — оферта вдвое больше, нежели договорено со Стенфордом. Не имею права Хомнюка посылать, Бэру не показав. Хотя, пусть и дважды замечательный гонорар, Хомнюк ведь требует досрочно рассекретить для публикации? А эта просьба невыполнима? Минуточку… Да так уж невыполнима ли? Нет, пусть решает Бэр. Может, Бэр скажет: мы обязаны показать клиентам. Если клиенты решат… Это уже не в нашей компетенции. А клиенты вполне могут решить. Копия копии, ничего невозможного в принципе не вижу.

(В скобках мелькнула мысль: а кто аппарат готовить к этому изданию будет? Халтурная кобяевская команда?)

Побежал наверх в номер, захватить зонт и плащ, ехать в Кельн.

Температура ночью упала до двух градусов, да так оттуда и не поднялась. Льет и льет, еще и с пронизывающим шквальным ветром. Сказать спасибо можно в подобных обстоятельствах лишь тому, что не минус два, а плюс два. В две тысячи третьем году в аналогичную ярмарочную среду термометр лежал как пьяный в мерзлой луже и не поднимал свою кислую голову от минус пяти…

Горло режет как ножиком. Насморк лавинный. Главное, не проболтаться Лерочке про насморк и проблемы — она расстроится… Здрасте! Теперь уже ты не можешь совершенно ничего от Лерочки скрыть. Она тебя, глупого, сверху насквозь видит. Хорошо еще, что она, и после смерти присутствуя в тебе, доказала: у нее такое чувство юмора, такая разумность шаловливая, что даже твои вялотекущие цоресы ей нипочем.

Как были нипочем, и когда Лера была среди живых.

Интересно, как на радио говорить буду. А еще интереснее, как буду в телевизоре выглядеть. Тут бы таблетку от аллергического ринита. Но и таблетка в Милане. Забыта на полочке под зеркалом в прихожей с прочими лекарствами.

А чтобы вылечить алые следы от сморкания, иметь бы снадобье для заживления кожи. Кстати, было бы хорошо продолжать иметь усы. Так ли уж они мешали, если подумать хорошо.

В общем, аптеки не миновать. Беги в аптеку, Виктор. У тебя остается мини-люфт приблизительно в двадцать минут. А потом поезд.

Где билеты? Во внешнем кармане чемодана. То есть по идее должны они там быть. Мирей положила у меня на глазах. Тьфу ты. Вот и нет! Кто-то их похитил. На билетном месте машинопись какая-то… Ну, откуда?

Еще новость! Снова подсунули! Протырились в комнату и ткнули!

Боже, помоги выдержать. Что это у меня в руках? Что за чертовщина? «Фацеция о королеве Елене»… Как? Лёдикина «Фацеция», арестованная Конторой, отнятая в семьдесят втором, которую Плетнёв искренне считал утраченной?

Чертовщина продолжается. Воланд ли, Мефистофель, без архивного черта не обошлось.

Каким наваждением сделался для меня за эти три последних дня Плетнёв В. Н.

Тут как раз звонит Наталия.

— Хочу описать, что вижу в квартире. А что у тебя с носом?

— Наталия, не отвлекайся. Я растроган твоей заботой, но с носом у меня понятно что, а минуты мало сказать считаные.

— Так вот, в квартире. Беспорядок дикий по сравнению с предотъездным вечером. Я сперва решила, ты бурно паковался.

— Из-за чемоданишки квартиру разорил? Я мало разбрасываю. У меня примерно такой же, как у тебя, опыт быстрых сборов.

— Ну тогда… Если не ты устроил этот переворот… Не могу понять. Посреди комнаты валяются одеяла и веревки!

— Вероятно, Мирей что-то паковала.

— Посреди одеяло клетчатое. Комом. Тряпки какие-то и жгуты. Куча пластиковых пакетов. А может, Люба в воскресенье у тебя перед выходом что-то увязывала? Она свои тюки вечно пакует, перепаковывает… И завязывает такие специальные базарные узлы. Называются «восьмерки». Которые я не умею распутывать. Люба ведь торгует на базаре по воскресеньям. Все это Николай этот ее. Вот вижу, на конце шнура точь-в-точь типичная Любина восьмерка.

— Нет. Это кто-то другой. Твоя Люба наоборот — аккуратно мусор с пола взяла и в карманы к себе сунула. Я даже поразился. После нее беспорядка точно не оставалось.

— Какая-то изжеванная бумага… Может, воры залезли?

— Странные воры. Накидали-нарезали веревок и обратно положили под коврик ключ.

— Ну, обычно воры бросают награбленное в хозяйские наволочки и веревками завязывают. Как-то все-таки я волнуюсь, Виктор.

— Наверно, это дело рук Мирей. Она в истерике в последние дни. Искала, во что бы завернуть лэптоп, чтобы по дороге его не кокнуть.

— А может, и да. И для этого клетчатое одеяло хотела взять.

— Какое клетчатое?

— Сине-желто-красно-зеленое, всех цветов радуги.

— Боже, она соседское одеяло втащила в дом. Ближних одеяло. О, это хуже всего, Нати. У меня с ними и так отношения не то чтоб радужные. Повесь его срочно обратно на перила. Пусть видят, что мы на их одеяло не покусились.

— Я все же должна, ну, спросить… Было ли между тобой и Мирей что-нибудь конфликтное. Что ей по нервам ударило?

— Нати, я тебе честно отвечу, это могло и быть. Но только если считать, что способен к взрыву давно подмокший порох. Но он иногда способен. Надеюсь, ты поняла меня?

— Понимаю. Не мое дело. Странно, что она свои цепочки с китти не забрала с дивана.

— Не язви и не пиявь. Лучше бы ты не уделяла столько внимания тому, что не заслуживает. Мы с тобой счастливее были бы.

— А какие у меня проблемы? Я и так счастлива. Ну, отложим романтический вариант, возвратимся к тривиальному. Мирей не злодействовала. Мирно оставила ключ под ковром. Воры его использовали. Искали деньги, утащили компьютер, а одеяла и пакеты приготовили — паковать награбленное. Обычно в наволочки кладут. Но я не знаю, сколько у тебя наволочек и взяли ли они их. Воры явно трясли книги и рылись в ящиках. У тебя были драгоценности?

— С ума ты сошла, что ль?

— Ну, значит, не нашли ничего. Обозлились. Украли только компьютер. Поломанный, чего они не знали. Тем не менее следует заявить в полицию.

— В данный момент ты не можешь вызывать полицию, потому что ты не в состоянии перечислить, что пропало, а что на месте. Да и как ты им объяснишь, кто ты сама? А я сегодня не могу вернуться, потому что радио, телевидение, аукцион и приезжает мой шеф, Бэр. Так что брось все как есть. То есть, конечно, входную дверь желательно закрыть, а ключ возьми с собой. Я сейчас, несмотря ни на что, еду в Кельн. Попозднее сегодня увижусь с Бэром. С шефом. Передам Бэру дела. После этого сразу вылечу в Милан и, естественно, вызову полицию. Извини, я перезвоню, тут прорывается мой отчим из Швейцарии. Чао, кариссима.