Однажды он приехал на дачу, увидел на участке незнакомца и решил, что все, это крышка. Однако обошлось: залез бомж. Но у Ватрухина начались ни с того ни с сего обмороки.

В России спецслужбы крепли. Пора было убирать и бумаги и Ватрухина. Именно тогда убили Галину Старовойтову, призывавшую провести люстрацию и запретить государственную службу сотрудникам бывшего КГБ.

Границы не очень сторожили. Серафиму удалось уехать без приключений. Жить, правда, ему с тех пор приходится под чужим именем.

Понадобилось еще шесть лет на расшифровку, перепроверку. Первый опус, отредактированный и составленный литературно-архивным агентством Бэра, вышел в Англии и США в сентябре прошлого года под названием «Щит и меч».

Тайн разведки там не было: англичане не дали Бэру допусков. И все-таки детали! Чего стоили детали! Например, сломать Рудольфу Нурееву одну, а лучше обе ноги! Перед такими прожектами Конторы меркнут подозрения самого танцовщика, которому казалось, что на премьере «Спящей красавицы» в шестьдесят первом году сцена парижской Оперы была посыпана битым стеклом.

Или о том, как академик Арбатов (агентурная кличка «Василий») вербовал Сайруса Вэнса, будущего госсекретаря в администрации Картера. Вербовал-вербовал, так и не завербовал. Однако квитанцию на двести долларов, которые академик якобы потратил на вербовку Вэнса, в Ясеневе бережно подшили.

Дело другого академика, Примакова, Ватрухин в руках держал, но переписать не успел — помнит только, что кличка была у него «Максим».

Все это не говорить, сократить. Что-нибудь одно. Если ляжет в тему. Может, лучше про тайники. Из документов, опубликованных в издании, явствует, что на территории Северной Америки, Западной Европы, Израиля и Японии заложены многочисленные тайники с оружием, взрывчаткой и шпионским реквизитом. Швейцарская полиция недавно размонтировала один тайник, в газетах сообщение прошло.

Далее рассказать, как «Омнибус» боролся и выиграл тяжбу против англичан. Теперь можно публиковать, не испрашивая британских допусков. Завтра объявим аукцион. В каждой стране одно издательство получит эксклюзивное право публикации.

Концовка — о душевном смысле нашей архивной работы.

Ремесло архивщика — это обогащение руды, то есть деталирование расхожей правды. Нет конца и краю этой работе. Анналы всегда отредактированы победителями. Свидетелей сплошь и рядом вообще не остается. Или те свидетели, которые остались, молчат и мрут, и только давний зафиксированный текст может сказать за них настоящим голосом.

Именно! Разобраться в подробностях — полдела, надо еще уметь хорошо рассказать. Так, чтобы детальная правда сумела перекричать суммарную. Трудная вещь — раскраска черно-белых виньеток. В редких счастливых случаях это умеет литература, умеет кино.

Найденные в Биркенау записки Градовского в пепле подле газовых печей звучали страшно и требовательно: «Дорогой находчик, ищи везде».

Мы находчики.

Ладно, приблизительно вот этим будем чаровать слушателей, сказал себе Виктор. Все продумано… До чего тихо тут. В Германии молчат в поездах. В Италии платок на роток попутчикам набросить невозможно. В первом классе — самый несносный гам. Во втором хотя бы экономят деньги. А в первом, к сожалению, никто не опасается телефонных расходов, все командуют биржевыми операциями и отечески, с плохо скрываемым раздражением журят любовниц.

Нет, не в том дело, что тихо, а это у меня уши заложило в туннеле и еще вдвойне расперло от простуды.

Что у меня тут в руках? Это билет. И интернетовую распечатку зачем-то дал Курц. «19 октября» — напечатано сверху крупно. 19 октября — пушкинский день. Мы дарили училке сувенирную шариковую ручку — перо, выдранное из гуся, на волосяной части красовался жирной черной надпечаткой профиль поэта.

19 октября. Несколько часов не может вылететь из аэропорта Гонконга один из аэробусов Китайских восточных авиалиний, направляющийся во Франкфурт, из-за пробравшейся на борт лайнера крысы. На борту находятся 272 пассажира. В течение двенадцатичасового перелета крыса способна перегрызть электрические кабели и пластиковые тяги в самолете, что может повлечь за собой тяжелые последствия. Внутри самолета рассыпан специальный порошок, на котором крыса должна оставить следы.

Ни фига себе. Это Бэров самолет. У Курца записан номер рейса — выслать машину. Вот Курц и реагирует на новость… Разве не могут привести пинчера? Бэр, стало быть, застрял с крысой? А круглый стол? Вот и славно, и не отделают его, Пушкина нашего, лепажевым стволом, дуэльной дулей, Бэру крыса вставила перо… Крыса — пернатое? Перьевое? Да нет, перо в смысле, как вставили Пушкину… Я сплю?

Дремота все-таки укатала Вику, крутые горки. Голова сползла на грудь, очки с головы. Но тут поезд со скрежетом остановился у кельнского перрона, и, подхватив свой рюкзак, Вика поскакал, чтобы добежать на фоне величественного собора (опять в собор зайти не получится…) в начало очереди на такси.

На радио — через «не могу» — нужно быть веселым. Не подведи, товарищ здоровье! Ну, Вика выдал полный концерт: лучшая наша программа, бум выставки. Шпарил точно по намеченному сценарию.

Дальше пришла за Виктором какая-то стажерка в шнурованных кирзачах. Повела на «Транс Тель». Вальяжный, неподготовленный ведущий, видимо, только что получил в руки сценарий программы. Он отбрасывает тонкой рукой промытые и художественно распрямленные волосы, с профессиональным шиком острит. Он считает, что именно он, а не его приглашенный гость — центр интереса.

Ведущему неохота распространяться о Ватрухине, поскольку он не успел прочесть ни строки о личности бывшего майора. Поэтому для начала в передачу впихивают короткий фильм о перебежчиках. Виктор вяло внимает закадровому голосу. Мелькнул на киноэкране сам Ватрухин: мелкий, усатый, в очках с затемненными стеклами, со строгим лицом. За спиной у него архивные стеллажи с приставленной к верхней полке стремянкой. Живого Серафима привозить на передачу все-таки побоялись. А может быть, побоялся он сам.

Наконец дают слово Виктору:

— Ватрухин учел ошибки предшественников на скользкой стезе перебежчика. Прекрасно понимая, что сведения, которыми он располагает, не представляют оперативного интереса…

— Почему? — немедленно перебивает его, взвизгнув, ведущий, на что угодно готовый, чтобы отобрать микрофон.

— Да потому, что сведения, представляющие оперативный интерес, никто не сдает в архив! С ними работают, ну, оперативничают. Ватрухин сделал упор на объем и документирование информации. Хорошо систематизированный архив способен заполнить лакуны в досье западных разведок: подтвердить или опровергнуть имеющиеся данные.

Ведущий снова перебивает, и, надо отметить, хоть не готовился, но в тему:

— Я беседовал с историками. Эти документы вызывают ажиотаж. А вот меня смущает, что у вас нет оригиналов. Все переписано от руки…

— Если копия снабжена архивными шифрами и прочими реквизитами (имена, должности, даты), она поддается проверке по контенту. Фальсифицировать досье такого объема, как ватрухинское, чрезвычайно трудно.