В левой руке, дабы не потерять, билеты и Мирейкина инструкция. Итак, я должен быть в Кельне к тринадцати на «Немецкой волне» об архивных находках. Потом интервью на «Транс Тель». Туда обещали привезти в секретной машине Серафима Ватрухина. Потом обед на водокачке с Глецером, Федорой, российскими кинематографистами — для юбилейного фильма о Плетнёве. Водокачка, самый шикарный в городе ресторан, найти нетрудно, отовсюду видно, говорила Мирей. Сказать две или три фразы и мчаться. На Бэрову презентацию, которая на ярмарке в шесть тридцать, и надо быть.

Гутен таг, мне срочно Хауптбанхоф.

Добежал до вагона. От задыхания саднило в и без того огнедышащей шее. На мягкой лавке, протирая очки, просмаркивая нос, стряхивая воду с плаща, Виктор попал взглядом на соседскую газету. В Ираке начинается суд над Саддамом… Этого не хватало! Исламские экстремисты остервенеют еще в сто раз! Вот прямо сейчас, ей-ей, раскаленные от злобы моджахеды бегают по выставке и караулят меня… Еще активнее они Бэра, конечно, ищут.

Бэр сядет в четыре тридцать. В шесть он на ярмарке.

Это даже любопытно: крестовый поход янычар. Охота мусульманской гвардии на Вечного жида. Тьфу, тьфу, не сглазить. Бэр неуязвим. Неуязвим для опасностей. Добро пожаловать, моджахеды! Зубки у вас на Вечном-то жиде обломаются.

Зачем все же Курц дал бумажку. Не до бумажек. Мне выступать. Продумаю выступление.

За окном дрок, лиловый вереск и домики. Темные облака. Почему? Буря, не иначе, шумела рядом и взметнула в воздух пласты земли.

С чего же я начну на радио? Сольное выступление, я сам себе ведущий. Название «Скаут архивов». Ну ладно, я — скаут. Понадобятся хохмы, заготовки, репризы. Йес, плиз. Есть реприз.

Ну, для начала скажу им: главное для архивиста, во-первых, не быть аллергиком. Во-вторых, уметь сортировать информацию и отбрасывать восемьдесят процентов, то есть бороться с переизбытком. И в-третьих, уметь додумывать, то есть бороться с недостатком.

Еще скажу: не верьте, будто документ сам за себя поет. Он, конечно, поет, но он поет на непонятном языке. Честь и слава тому, кто сделает так, чтобы этот язык стал внятен. Как только документ попадет в контекст, он откроет рот и послышится громкий его рассказ.

А бывает ли, что документ вопит не своим голосом? Бывает, бывает. В ненатуральной компании, в неправильном контексте.

Архивы обольстительны и опасны, скажу. Они могут осыпать золотым дождем, могут и затянуть в болото. Расскажу одну из версий, как обнаружили, кто скрывался под псевдонимом Абрам Терц. Искали автора книги, запрещенной в СССР. Никто не знал, что это был литературовед Андрей Синявский. И это якобы удалось рассекретить по одной детали: он вставил в текст, что-де «больной Ленин в Горках ночами выл на луну». Цитата из медицинской карты Ленина, а она хранилась в партийном архиве. Взяли список пользователей архивной папки — вычислили Синявского!

Схватили, засадили. Так мстят архивы.

Научно-технический прогресс многое поменял. О да. Сегодня я пессимистичнее, чем был в молодости, потому что средства дезинформации стали мощнее. Однако и оптимистичнее, ибо что-либо истребить в эпоху интернета невозможно. Единственный на свете экземпляр второй книги «Поэтики» Аристотеля можно было сжечь в восьмидесятом. Но не сейчас, по прошествии двадцати пяти лет.

Что угодно найдут в стертом файле, отсканируют, вывесят. И кто-нибудь когда-нибудь кликнет. По «Гуглу». Или наугад. Рано или поздно на либеральный диссидентский текст напорется, при подборе порнофото, неискушенный «бритоголовый». И — бац! — вдруг, скотина, впечатлится? Задумается? На планетарных просторах плевел кое-какие добрые злаки выживают…

Перейти к технике нашей работы. А, нет, сначала про цель. Цель — чтобы мировые издатели, европейские и т. д., без грантов, матрешек, притопов-прихлопов-прилепов, по собственной воле издавали, рекламировали и продавали через настоящие магазины книги, составленные нами. (В общем, надо будет сказать в подобном роде нечто.) Чтобы наши книги не оказывались, под фанфары фондов «Россика» или «Руссико», надетыми как горшки на художественно сплетенный тын в российском стенде, где слышатся и не слышатся «Подмосковные». В очередном дальнем торце выставки.

О технике. На грани детектива. О перевозке запретного. Об умыканиях, о тайных знаках. Романтика агентского дела. О Лючиином опыте? Нет, это нет. О том, как Пастернак использовал условные жесты: придет от него письмо по-французски — выполнять указание, по-русски — не выполнять.

Кстати, имя Пифагор в записке Лёдика…

Об этом ли сейчас? Не время, Виктор. Выступление. Соберись.

Приведу пример с Хрущевым и его мемуарами. Когда «Тайм-Лайф» послал ему две нелепые шляпы, красную и черную. С просьбой сфотографироваться в какой-нибудь. В знак, что согласен на публикацию мемуаров за границей. Хрущев снялся с обеими шляпами: одна была у него на голове, другая в руке.

Перейти непосредственно на Ватрухина.

Ватрухин — самая эффектная работа агентства за много лет. Если позвонят радиослушатели и спросят, как вообще удалось найти Серафима Ватрухина, ответ — он свалился сам в руки. На коллоквиуме в Институте истории в Тренто один из собирателей документов для сборника «Заключенные итальянцы в ГУЛАГе» сказал мне, что вроде бы в Москве в частном хранении имеется солидный корпус архивных документов о работе спецслужб в конце советского периода, и даже, невероятно, почти вплоть до нынешнего дня. Я поехал и встретился с Ватрухиным. На первую встречу со мной в Москве в один из самых дешевых и неприметных квартальных продмагов он пришел с пенсионерской сумкой на колесах. В сумке под батоном, пакетом молока и свернутым пыльником кипой лежали машинописные и рукописные листки.

Шел март девяносто девятого. Ватрухинская коллекция создавалась в течение двенадцати лет, в последние годы СССР и после распада системы. По званию Ватрухин майор ФСБ, по виду — скорченный человечек в кепке.

Получив вдруг доступ, в связи с перекройкой архивной системы спецслужб, к самым суперохраняемым бумагам, Серафим Ватрухин стал переписывать документы. Комкал, они летели в мусорную корзину. В финале дня скомканные бумажки засовывались в носок. Дома он укладывал их для расправления под матрац.

Сперва Ватрухин перепечатывал свои неразборчивые каракули на машинке, потом перестал перепечатывать и просто складировал их в баке для выварки белья.

«Затем-то он их и складировал неразборчивыми, чтобы быть самому живым ключом к архиву, — сказал Бэр, услышав результаты первого собеседования. — Если допустят, чтобы его укокошили, материалы никто не разберет. Теперь мало кто вообще умеет читать почерки».

Поэтому действовали через Британию. Ватрухин получил стоящую охрану из британских коммандос. За «Омнибусом» признали опционное право. Но только, разумеется, когда пройдут первые британские проверки и будут получены британские допуски.

Англичане, когда Ватрухин наконец к ним попал, обращались с ним очаровательно. Лечили от мании преследования — у него настоящая болезнь… Дело в том, что наполненные баки Ватрухин закапывал под дачей, в погребе. Каждый раз, когда они наполнялись. Бак наполнялся приблизительно раз в два года. И так шесть раз. Вот у Ватрухина и нарушился сон, зубы стали самопроизвольно стучать.