– «Пути Господни неисповедимы, – продекламировал я. – За чудом чудо он являет нам».

Оба покосились на меня возмущенно.

– Джеймс Томсон, – пояснил я. – «Времена года».

Опять возмущенные взгляды.

– Викторианский поэт, – закончил я и погрузился в свои мысли – о континууме и его неисповедимых путях.

Ему потребовалось устранить диссонанс, и он его устранил, пустив в ход целый арсенал аварийных мер: и сеть захлопывал, и координатами назначения жонглировал, и сдвиги увеличивал – лишь бы я помешал Теренсу познакомиться с Мод, а Верити увидела, как Бейн топит Принцессу. Чтобы спасти кошку, что мышку таскает за хвост, ту, что тихонько ворует овес, лежащий в унылом чулане, в том доме, где Джек – хозяин.

Заметив на платформе надпись «Ковентри», я протиснулся между зажавшими меня с двух сторон банкирами и просочился к дверям, махнув по дороге Верити, что пора на выход. Эскалаторы вынесли нас на Бродгейт, прямо к статуе леди Годивы. Здесь было еще пасмурнее: похоже, дождь вот-вот начнется. Протестующие, раскрывая зонты, текли к торговому центру.

– Может быть, сперва позвоним ей? – предложила Верити.

– Не надо.

– Ты уверен, что она будет дома?

– Да, – ответил я, хотя уверенности никакой не чувствовал.

Однако миссис Биттнер оказалась дома и открыла нам, пусть и не сразу.

– Простите, лежу с бронхитом, – хрипло проговорила она и только потом увидела, кто перед ней. – О, это вы. Проходите. Я вас ждала. – Она посторонилась, пропуская нас внутрь, и протянула Верити жилистую руку. – Вы, должно быть, мисс Киндл. Тоже поклонница детективов?

– Только тридцатых годов, – извиняющимся тоном уточнила Верити.

Миссис Биттнер кивнула:

– Да, золотой век детектива. Я много их прочитала. Особенно люблю те, где преступнику почти удается ускользнуть.

– Миссис Биттнер… – начал я и беспомощно посмотрел на Верити.

– Вы все-таки догадались, да? Недаром я вас опасалась. Джеймс говорил, вы у него самые талантливые. – Миссис Биттнер улыбнулась. – Пойдемте в гостиную.

– Боюсь… у нас не очень много времени…

– Глупости. – Она стала удаляться по коридору. – Преступнику обязательно полагается отдельная глава на признание в содеянном.

Она провела нас в ту самую комнату, где мы беседовали в прошлый раз.

– Садитесь, – пригласила она, показывая на диван в цветочной обивке. – Знаменитый детектив всегда собирает подозреваемых в гостиной. – Придерживаясь за мебель, она медленно пошла к буфету, разительно уступающему габаритами меринговскому. – И преступник всегда их чем-нибудь угощает. Не желаете хереса, мисс Киндл? Мистер Генри? Или sirop de cassis? Черносмородиновая настойка, Эркюль Пуаро ее пил. Ужасная гадость. Однажды попробовала, когда читала «Убийство в трех актах». Хуже микстуры от кашля.

– Тогда, пожалуй, хересу, – попросил я.

Миссис Биттнер налила две рюмки и протянула нам.

– Я вызвала диссонанс, да?

Я забрал у нее рюмки, одну отдал Верити и сел к ней на диван.

– Да.

– Этого я и боялась. И когда Джеймс на прошлой неделе изложил мне теорию изъятия несущественных для истории объектов из пространственно-временной среды, я сразу сообразила, что все из-за пенька. – Она с улыбкой покачала головой. – Все остальное, что в ту ночь было в соборе, сгорело бы дотла, и только пенек, очевидно, несокрушим.

Она налила хереса и себе.

– Я пыталась исправить то, что натворила, но сеть отказывалась пускать меня в собор, а потом Ласситер – новый декан – сменил замки, и я потеряла доступ в лабораторию. Нужно было, конечно, признаться Джеймсу. Или мужу. Смалодушничала. – Она взяла рюмку. – Успокаивала себя: раз сеть меня задерживает, значит, система защиты работает как надо, никакого диссонанса не возникло, и вреда нет, однако получалось неубедительно.

Медленно и осторожно миссис Биттнер двинулась к креслу в цветочек. Вскочив, я взял у нее рюмку и подержал, пока она усаживалась.

– Спасибо. Джеймс говорил, какой вы галантный юноша. – Она посмотрела на Верити. – Вам, думаю, вряд ли доводилось совершать опрометчивые поступки? Такие, о которых потом жалеешь?

Она уткнулась взглядом в рюмку.

– Англиканская церковь закрывала не способные к самоокупаемости религиозные учреждения. А для моего мужа Ковентрийский собор был всем. Он потомок Ботонеров, которые возводили изначальное здание.

«И вы тоже. – Я наконец догадался, кого напоминала мне Мария Ботонер, распекавшая работника в башне. – Вы тоже из рода Ботонеров».

– Собор был смыслом его жизни. Гарольд всегда говорил, главное не стены, а то, что они олицетворяют, однако к новой постройке, при всем ее уродстве, он прикипел душой. И я подумала: если удастся принести туда что-то из старого собора, будет хорошая приманка для туристов. Они повалят толпой, и собор не придется продавать. Я боялась, что расставание с собором его просто убьет.

– Но ведь Дарби и Джентилла доказали, что из прошлого нельзя ничего вынести через сеть?

– Да, правильно. Однако я рассчитывала, раз эти вещи все равно уничтожены в своем времени-пространстве, то сеть их выпустит. Дарби и Джентилла пытались вытащить лишь то, что благополучно пережило свое время. – Миссис Биттнер повертела в пальцах ножку рюмки. – А я была в отчаянии.

Она подняла голову.

– И вот однажды ночью я проникла в лабораторию, перебросилась в сороковой и совершила задуманное. А на следующий день мне позвонил Джеймс и сказал, что Ласситер санкционировал переброски в Ватерлоо, и если мне нужна работа… А еще… – Взгляд ее затерялся где-то в давних временах. – Еще он сообщил, что Сёдзи совершил ошеломляющий прорыв в темпоральной физике, выяснив, почему невозможно забирать что попало из прошлого: это вызывает диссонансы, меняющие ход истории, если не хуже.

– И вы попытались вернуть позаимствованное? – догадалась Верити.

– Да. Я встретилась с Сёдзи, выпытала у него о диссонансах все, что смогла выпытать, не вызывая подозрений. Дела были плохи, но самое ужасное – Сёдзи с радостью рассказывал, как после его открытия модифицировали сеть, чтобы предотвратить подобные инциденты, и как нам повезло, что до сих пор обошлось без них, поскольку мог рухнуть весь пространственно-временной континуум.

Я оглянулся на Верити. На ее прекрасном лице, обращенном к миссис Биттнер, застыла печаль.

– Я залегла на дно, как говорят в детективах, и стала дожидаться конца света. Он наступил. Собор секуляризовали и продали Церкви грядущего, а потом устроили там торговый центр.

Она снова уткнулась взглядом в рюмку с хересом.

– Самое печальное, что все оказалось попусту. Мужу понравилось в Солсбери. Я-то боялась, что он не переживет потери Ковентрийского собора, а он вполне смирился. Он не кривил душой, называя церковные здания лишь символом, его бы даже строительство «Маркса и Спенсера» на руинах старого собора не ужаснуло. – Она ласково улыбнулась. – Знаете, что он сказал, узнав про леди Шрапнелл и проект реконструкции? «Надеюсь, на этот раз шпиль выведут ровнее».