Он замолчал на мгновение, затем резко вдохнул, звук был слышен сквозь влажный топот копыт их лошадей.

— Теперь я точно знаю, что, должно быть, чувствовал Тирск, — проскрежетал он. — Я дал им свой лучший совет, спорил до посинения, чуть не упал на колени перед этим упрямым, высокомерным деснаирским придурком, и с таким же успехом мог бы поберечь дыхание. Если это то, через что Тирск прошел с Фейделом — и как бы мне ни было неприятно это признавать, это чертовски хорошо могло быть — я обвиняю не того идиота в том, что случилось с флотом у рифа Армагеддон.

Изумление Латтимира едва ли могло быть большим, даже если бы из дождливой темноты перед ним появился Лэнгхорн во всей своей красе. Однако инстинкт подсказывал, что сказать что-либо подобное было бы серьезной тактической ошибкой.

— Так что же собирается делать герцог, сэр? — спросил он вместо этого.

— Он согласен с тем, что «время имеет решающее значение». И он также признает, что «армия развила меньшую, чем ее лучшая скорость», потому что мы были «неизбежно задержаны непредвиденной плохой погодой» с момента отбытия из Тесмара.

Ирония в его тоне была иссушающей, и Латтимир прекрасно ее понял. Маликтин находился почти в пятистах милях от форта Тейрис. При нынешних темпах продвижения армии Шайло им потребовалось бы пять пятидневок, чтобы преодолеть это расстояние. Войска Алвереза могли бы совершить тот же марш менее чем за три пятидневки, даже в такую погоду. Если уж на то пошло, они могли бы уже быть в форте Тейрис, если бы были предоставлены сами себе.

— Однако в свете чрезвычайной ситуации в форте Тейрис, — продолжил Алверез, — вся армия завтра отправится форсированным маршем на помощь генералу Уолкиру. Он считает, что мы должны быть в состоянии увеличить нашу скорость на целых пятьдесят процентов.

Челюсть Латтимира сжалась. С такой скоростью им все равно потребуется четырнадцать дней, чтобы преодолеть это расстояние. И это при условии, что проклятые еретики не делали бы таких мелочей, как поджог или взрыв мостов или нагромождение срубленных деревьев поперек дороги, как только они оказались бы в лесу Киплингир.

— И это, Линкин, — сказал его генерал, — представляет собой реакцию герцога Харлесса — и отца Тимити — на новости. Тем не менее, он послал сообщение Уолкиру, что помощь уже в пути. Мастер Слейтир уже ушел.

— Мастер Слейтир? Один, сэр? — Вопрос Латтимира вызвал удивление, и Алверез резко рассмеялся.

— Мастер Слейтир прошел мимо еретиков — и кавалерии этого осла Хеннета — с сообщением генерала Уолкира и преодолел пятьсот миль менее чем за восемь дней. Очевидно, что он — лучший выбор, чтобы вернуться с ответом герцога Харлесса.

Латтимир уставился на него в темноте, временно лишившись дара речи, когда вспомнил очевидную усталость Слейтира, и Алверез пожал плечами.

— Справедливости ради по отношению к герцогу, Слейтир не стал спорить. На самом деле, думаю, что он оценил людей графа Хеннета и считает, что у него гораздо больше шансов справиться в одиночку, без еще большего количества кавалерии, которая «не может найти свою задницу обеими руками». И, судя по тому, что видно в мастере Слейтире, я почти уверен, что он прав.

Латтимир медленно кивнул, и они поехали дальше под проливным дождем.

* * *

В нескольких милях к востоку Жапит Слейтир ехал в противоположном направлении на свежей, одолженной лошади.

Его волосы были заметно менее седыми, чем раньше, и щетина, казалось, прорастала на его верхней губе и подбородке с поразительной скоростью. Его плечи также выглядели менее сутулыми, а опухшие костяшки пальцев и пигментные пятна на тыльной стороне ладоней исчезли. На самом деле, эти руки выглядели значительно более сильными и жилистыми, чем тогда, когда он доставил сэру Рейносу Алверезу и герцогу Харлессу депешу, написанную почерком Лейрейса Уолкира.

Он внимательно следил за своим ближайшим окружением через парящий над головой снарк, пока старался поставить по крайней мере несколько миль между собой и достаточно компетентным кавалерийским заслоном сэра Рейноса, прежде чем вызвать разведывательный скиммер. Вероятно, это займет два или три часа, но это было время, на которое он не мог жаловаться. Действительно, он был гораздо больше, чем просто удовлетворен, и любой наблюдатель был бы поражен блеском веселья в глазах, которые больше не были мутными или карими.

Наблюдать, как Алверез крутит уши этому маленькому сопляку, было радостно. Даже для того, кто не очень любит доларцев, — подумал он. — И посеять еще немного раздора в стане врага не повредит. Тем не менее, мне интересно, как бы отреагировали Харлесс или этот ублюдок Йердин, если бы поняли, что находятся в присутствии того самого «демона Этроуза»? Жаль, что я не мог им сказать. Или что «Слейтир» не смог сообщить им последние новости о сюрпризе, который молодой Рейман и его шахтеры собираются преподнести этому ублюдку Уолкиру.

Человек, — напомнил он себе, — не может иметь всего. Тем не менее, он не собирался притворяться, что не был в восторге от неудачи Уолкира отправить собственного гонца в армию Шайло. Эта оплошность, по крайней мере, позволила ему развлечь себя, следя за тем, чтобы герцог Харлесс все-таки получил весть.

Редко в моей жизни или жизни Нимуэ был более приятный рабочий день…, если уж на то пошло, — весело подумал он и начал искать подходящее место для скиммера, чтобы тот забрал его и его верного скакуна [до этого скиммер был рассчитан только на пилота и одного пассажира-человека, туда не поместился бы конь, если, конечно, скиммер внезапно не стал растягивающимся].

Дворец архиепископа, город Манчир, княжество Корисанда

— Что ж, — архиепископ Мейкел Стейнейр отвернулся от окна, выходящего на Соборную площадь города Манчир, и немного криво улыбнулся своему хозяину, — должен сказать, что это сильно отличается от моего предыдущего визита, Клейрмант.

Площадь была заполнена народом, в то время как чарисийские торговые галеоны стояли у причалов и пристаней. Отряд чарисийских морских пехотинцев стоял на страже у особняка, который когда-то был резиденцией чарисийского вице-короля, теперь вмещал посольство Чариса, а вскоре станет штаб-квартирой имперского патентного бюро на Корисанде. Напротив архиепископского дворца на одном из древков над манчирским дворцом развевался штандарт наследника, по бокам которого развевались еще два — на одном виднелись белые скрещенные мечи и оранжевое поле Корисанды, на другом — бело-голубая шахматная доска, разделенная на четвертинки черным и украшенная золотым кракеном Чариса.

— С тех пор многое изменилось, ваше преосвященство, — согласился Клейрмант Гейрлинг. Архиепископ корисандский подошел к своему настоятелю, задумчиво глядя на залитую солнцем площадь. — Я помню беседу в этом самом дворце с епископом Жералдом. Обсуждение того, во что я верил… и чего я подозревал. — Он покачал головой. — К моей радости, многое из того, во что я верил, подтвердилось. — Он повернул голову, чтобы посмотреть на Стейнейра. — Как и большинство из тех, кого я подозревал, к моему сожалению.