Военная прокуратура подключилась к расследованию, когда пьяный охранник рынка, бывший офицер, предполагаемый член банды, тяжело ранил своего напарника из пистолета, похищенного со склада воинской части вместе с партией оружия. При обыске у него дома нашли более десяти единиц стрелкового оружия – пистолетов и автоматов. Что удивительно, проверки склада в воинской части данное хищение не выявили. Каким образом эти преступления были связаны между собой, следовало еще установить. Согласно оперативным данным, охранники – бывшие милиционеры и демобилизованные военные – имели прямое отношение к убийствам.

* * *

Поздно вечером, готовясь ко сну, я вспомнил слова, которыми Скороходова охарактеризовала мой конфликт с Коробко. Неужели она не понимает, что наше противоречие – это не ребячество и не глупость? Это столкновение двух бытовых культур, а на самом деле – двух идеологий. Я стараюсь совершенствоваться, быть ухоженным, чистым и приятным в общении. Таким я хочу видеть все мое окружение, а в итоге – и всю страну. А мой сосед по номеру не ценит свое здоровье, наплевательски относится к мнению других, своей внешностью и запахом отталкивает людей и не замечает грязи и уродства вокруг. К тому же Коробко охотник, он убивает животных. Такой тип не способен к жалости и состраданию. Похоже, он еще и человеконенавистник, готов посадить любого, кто волей судьбы окажется у него под следствием. И скорее всего, он даже не задумывался над такими понятиями. Получил образование, знаком с азами юриспруденции, но абсолютно бесчеловечен, равнодушен к духовной жизни, ко всему высшему и прекрасному. Должно быть, именно такие, как он, расстреливали царских детей, были доносчиками и стукачами, как Павлик Морозов, разрушали церкви и убивали священнослужителей. А ведь подобных типов у нас много! Они, что ли, будут строить коммунизм? Смешно! С такими людьми ни у одной страны нет и не может быть перспектив!

– Эй, генацвале, ты чего на меня уставился? Слушай, если ты что-то задумал…

– Нет, охотник. Ты мне, конечно, глубоко отвратителен, но о тебе я сейчас думаю обобщенными категориями. Не хотелось бы, конечно, иметь с тобой что-либо общее, но жизнь свела нас здесь, в этом городе, в этой гостинице. Иди помойся, охотник, и ложись спать. Но если вдруг вздумаешь курить в комнате, а ночью пить водку, закусывая чесноком, – я твое ружье сломаю! Это для начала. Помни, я не сказал, что сломаю тебе шею, ноги, руки. Я сказал: сломаю ружье. Так? Но это, еще раз повторю, только для начала.

Мари, дорогая моя, знала бы ты, где я сейчас и о чем размышляю… Вместо того чтобы спать рядом с тобой, вдыхая чудесный аромат, исходящий от тебя и малыша, я вынужден находиться в одной комнате с этим существом, вызывающим только физическое и моральное отвращение и ненавидящим весь мир – может быть, даже собственных родителей.

Расследование длилось уже три недели. Мне предоставили отдельную комнату в прокуратуре Пролетарского района города и двух оперативников – молодых смышленых ребят примерно моего возраста. Раз в неделю мы отчитывались перед руководителем следственной группы, следователем по особо важным делам Генпрокуратуры СССР. Это был крупный, упитанный большеголовый человек, с большими руками и ногами, с пышными светлыми волосами. Всегда носил форму с генеральскими звездами. Говорил резко, не допускающим возражений тоном. Его заместителем из военной прокуратуры был подполковник Самохвалов, худой моложавый очкарик с внешностью учителя истории, а координировала работу следственной группы Ольга Викторовна, заместитель прокурора города Севастополя, временно, как и все мы, командированная в Тулу.

Группа была очень разношерстной: высокий, дородный и краснощекий Нугзар Лордкипанидзе, круглолицый темноволосый азербайджанец Вагиф Сулейманов; несколько опытных сотрудниц прокуратуры лет сорока – сорока пяти, с виду типичных представительниц среднего чиновничьего слоя – полных и абсолютно неприметных женщин; маленький, чернявый и кривоногий Валентин Коробко. Запомнился еще похожий на водопроводчика Никита Васин из Симферополя и Сигизмунд Пиракичюс, меланхоличного вида литовец, высокий, широкоплечий и голубоглазый. Несколько раз следователи выбывали по различным причинам, на их место приходили другие.

Все мои попытки поселиться в другой номер пока заканчивались неудачно. Я был значительно моложе большинства следователей, приехавших из разных регионов страны и временно объединенных в одну группу численностью от двенадцати до четырнадцати человек. Мы знали, что, скорее всего, один из нас – сотрудник КГБ, в задачу которого входило своевременное сообщение в центр информации о результатах нашей работы, но кто конкретно, нам было неизвестно, и поэтому мы с еще большим подозрением относились друг к другу.

На оперативных совещаниях обычно докладывала Ольга Викторовна: четко, грамотно, со знанием дела. Я внутренне восхищался ее высоким профессионализмом, работоспособностью и доходившей до педантичности аккуратностью. Доклады строились таким образом, чтобы контролировать и координировать деятельность группы в целом. Во избежание утечки информации каждый следователь данные по конкретным фигурантам, проходившим по его части уголовного дела, докладывал лично Ольге Викторовне, реже – руководителю следственной группы. Секретность, недоверие, подозрительность во всем.

Во время совещаний я пристально разглядывал всех, стараясь не привлекать внимания. Какие мы разные! Граждане одной страны, все говорим по-русски, но совершенно несхожи по ментальности, характеру и темпераменту, бытовой культуре. Внешне все ведут себя доброжелательно, но желания сблизиться, завязать дружеские отношения никто не проявляет. Лично мне был более-менее симпатичен Нугзар Лордкипанидзе, несмотря на то что он явно считал себя особенным, Божьим избранником и говорил покровительственным и высокомерным тоном – одним словом, поступал в полном соответствии с особенностями грузинского менталитета. В то же время он был великодушным и гостеприимным человеком, регулярно получал посылки из дома и часто приглашал других следователей к себе на ужин, практически не принимая отказов. Я пару раз бывал у него, однако разница в возрасте и абсолютная несхожесть жизненных целей не позволили нам сблизиться. Тем не менее мне весьма импонировали его нескрываемое чувство собственного достоинства и доброжелательность. С Вагифом, неплохим, хотя и несколько суетливым человеком, мы несколько раз обменялись мнениями о кавказской кухне, о наших овощах, зелени, фруктах, о футбольных командах. Он хвалился, что умеет готовить шашлыки как никто другой. С остальными только здоровались и прощались.

* * *

По долгу службы я больше всего общался с Ольгой Викторовной. Просил разрешения на проведение тех или иных следственных мероприятий, требующих координации действий различных служб – экспертов, оперативников. Во время доклада и обмена мнениями всегда невольно думал: «Как эта молодая, красивая, подчеркнуто недоступная женщина находит время следить за собой? Всегда ухоженная, с идеально уложенными длинными русыми волосами, умеренным макияжем, в неизменной прекрасно отутюженной прокурорской форме, которая очень ей идет и, как ни странно, подчеркивает все ее женские достоинства. Ведь она, несомненно, трудится больше всех нас. Интересно, как она представляет себе женское счастье, замужем ли? К чему стремится в этой жизни? Вряд ли она старше тридцати пяти – тридцати семи лет, разве что совсем ненамного. И какой прекрасный профессионал!»