С Мари мы общались преимущественно по переписке, изредка говорили по телефону. Письма приходили сначала к нам домой, потом мама заменяла конверты и отправляла на главпочтамт Тулы до востребования. Каждый день или через день я заходил туда получать письма или отправить свои и успел познакомиться со многими сотрудницами. С родителями и друзьями общался без ограничений. Все как будто налаживалось, но я пока не знал, сколько пробуду здесь, когда закончится следствие, куда потом меня направят. По моим расчетам, мне предстояло задержаться здесь еще на полгода, может, и дольше.

Приметы весны стали уже очевидны, воздух заметно прогрелся, на улице посветлело. Я возобновил пробежки по утрам и долгие физзарядки. Наконец-то смог сменить поднадоевшую дубленку на короткую кожаную утепленную куртку и сразу почувствовал себя помолодевшим, легким и спортивным. Еду мне приносили в номер из гостиничного ресторана. Другие в отличие от меня отправляли значительную часть своей зарплаты домой, поэтому я старался не афишировать перед коллегами свой образ жизни, чтобы не выглядеть тайным графом Монте-Кристо или, скорее, подпольным миллионером Корейко из книги Ильфа и Петрова «Золотой теленок».

В девять уже был в прокуратуре, где по нескольку часов опрашивал свидетелей. После получасового перерыва либо отправлялся на рынок, чтобы взять показания у вновь обнаруженных свидетелей, либо шел в тюрьму для допроса очередного подозреваемого. Так как все обвиняемые были алкоголиками, они болезненно переносили вынужденное отсутствие спиртного, впадали в депрессию, хандрили, кого-то пришлось отправить в психиатрическую больницу. Я был вынужден терпеть плач и потери сознания, вспышки агрессии и попытки нападения. Как-то раз один из подозреваемых, одноногий инвалид войны, с диким воплем кинулся на меня, пытаясь ткнуть мне в глаз ручкой (мы пользовались чернилами и перьевыми ручками, прикованными к столу металлической цепочкой). Впрочем, мне даже не приходилось применять физическую силу, поскольку после каждой такой выходки люди сами впадали в транс, бились на полу в конвульсиях или заходились в приступе рвоты.

Трудно было все это переносить. Приходилось держать в кармане одеколон – во время допроса я смачивал им платок и прижимал к носу. Я с сожалением отдавал себе отчет в том, что гуманные методы следственной работы подходят лишь для вменяемых людей, когда идет состязательность ума и аргументов. Сейчас же мне приходилось иметь дело с полусумасшедшими, которые, не успев войти в комнату для допросов, начинали грязно ругаться или падали в истерике на пол, и по отношению к ним часто применяли грубое физическое давление. От меня требовалось лишь грамотно составить протоколы для суда. Такая тупая бездушная работа не могла приносить удовлетворение. Единственной радостью оставалось общение с Мари и с друзьями.

* * *

В тот весенний вечер я решил попытаться поговорить с Мари. Было уже поздно, начало одиннадцатого, посетителей на почте почти не было, и я с книжкой в руках ожидал вызова, как вдруг услышал обращенное ко мне приветствие:

– Добрый вечер, Давид!

– Не ожидал увидеть вас здесь, Ольга Викторовна! Вы тоже пришли с кем-то поговорить?

– Как видите, я уже заказала разговор и жду вызова.

– Ольга Викторовна, а разве к вам домой сложно дозвониться из номера?

– Нет, я хочу поговорить с мужем. Он военный моряк, капитан второго ранга. Его корабль сейчас находится у берегов Кубы… Посмотрим, удастся ли пообщаться, не всегда получается наладить связь.

– Он в первый раз так далеко уплыл?

– Да нет. Скоро шестнадцать лет, как я замужем, но, к сожалению, служба мужа не дает нам возможности часто бывать вместе. Если сложить все его отпуска, получится не больше двух лет – это и есть вся наша совместная жизнь. Что поделать, такова участь жены военного моряка.

– А дети у вас есть?

– Вам это действительно интересно, Давид?

– Мне интересно все, что связано с вами.

– Почему?

– Вы же моя начальница и добры ко мне. Чего стоило хотя бы мое спасение от этого «парфюмера»!

– Другие мужчины не обратили бы на это особого внимания или отнеслись бы более терпимо.

– Возможно, если перед сном пропускать рюмочку-другую, не будешь так остро чувствовать запахи, как я. Мы все очень разные.

– Да вы просто маменькин сынок! Хотя выглядите бравым, как зарубежный киногерой.

В этот момент раздался голос телефонистки:

– Вызываю Париж, вызываю Париж, четвертая кабина!

– Извините, Ольга Викторовна, это меня.

– Вас?

* * *

– Мари, дорогая, как ты, как ребенок, как мама? Как ваше финансовое положение? Извини, что каждый раз задаю одни и те же вопросы, просто они всегда для меня самые интересные.

– Начну с того, что твоя подруга Иветта послала мне через Генриха-полпреда косметичку. Я рада, что вы так близко общаетесь и что ты через нее посылаешь мне подарки. Не торопись, подумай, прежде чем отвечать. Что хохочешь? Я действительно искренне рада, что ты не скучаешь. Не могу сказать, что ты нашел достойную замену, но хоть какую-то. Похвально, что не хочешь оставлять занятия по французскому языку.

– Моя любимая девочка, единственная моя путеводная звезда! Вот чем занята твоя красивая головка! Что плохого в том, что Иветта послала тебе подарок в ответ на другую любезность, которую я ей оказал?

– Может, ты любезно заменил для нее архитектора или немца?

– Как хорошо ты подготовилась к разговору! Прямо составила схему допроса… При встрече все подробно объясню. Жаль тратить на это дорогие секунды.

– Ну, судя по другому твоему подарку, присланному Варужаном, – кстати, премного благодарна, – цена этих секунд для тебя несущественна.

– Что ты имеешь в виду?

– А ты забыл? Может, для тебя это мелочь? Ты же через Варужана отправил мне норковый полушубок и шапку… Спасибо, что не спутал мой размер с размером Иветты. Хотя такие подарки меня не столько радуют, сколько беспокоят. Чем ты сейчас занимаешься? Подробности не спрашиваю, потому что ты ответишь любимым анекдотом Рафы про Гиви и зеленый танк.

– Нет, дорогая, сейчас другая ситуация. Я получил госпремию за создание новых агрокультур. Так тебе нравится?

– О, похоже, тебе не дают покоя лавры великого Лысенко? Боже, Давид, ты и представить не можешь, насколько непонятной и чуждой здесь выглядит тема нашего разговора – какие-то зеленые танки, госпремии, Лысенко… Люди здесь просто живут, работают, веселятся по любому поводу или даже без повода, радуются приходу весны, дружескому общению. Если бы не ты и не маленькое существо, глядящее на меня твоими глазами, я бы все прошлое оставила позади, вместе с твоей бакинкой.

– Мари, моя любимая девочка, я рад, что у тебя такой задорный и боевой настрой. Как говорят в народе, если ревнуешь – значит, любишь. Ты даже не представляешь, где я сейчас и чем занят, с какими людьми приходится общаться. Единственное мое утешение – что когда-нибудь, каким-то образом тебе удастся убедить свою маму вернуться. Где жить и как жить – не проблема. Мне ничего не надо, только чтобы мы были вместе. Все остальное решаемо.