он и есть мертвяк, и его ремесло – возиться со жмуриками, а я его законная жена. Флонзейли оказывает услугу обществу, так же как и водопроводчики, мусорщики, работники, занятые удалением нечистот, говорит он. Бывает и так, добавляет Флонзейли, ты делаешь людям добро, а они презрительно отворачиваются от тебя. Это похоже и на мое положение. Флонзейли несет печать «нехорошей» профессии и за это немного набавляет стоимость своих услуг. Знаешь, от некоторых твоих теорий посильнее бросает в дрожь, чем от его занятий. Зато он любит порядок во всем. У него каждая вещь на своем месте».

Здесь Рената покривила душой. Она дорога мне, потому что была нечистой, нечистой в библейском смысле. Эта яркая личность обогатила мою жизнь радостью отклонения от правил. Если ей больше нравится Флонзейли, заразившийся от мертвецов покоем и порядком, то почему бы не сказать об этом прямо? Видно, у Флонзейли есть что-то такое, чего у меня нет и в помине, того самого «третьего», о чем писала Рената выше, не объясняя, что это такое. Это меня глубоко задело, даже сердце закололо. По старому выражению, она дала мне под дых. И вообще могла бы избавить меня от объяснений своего муженька, почему он обдирает родных и близких покойного. Я знавал чикагских дельцов-философов, слышал, как они с парадоксальным остроумием рассуждают во время застолья в каком-нибудь заведении на Приозерном шоссе. Они хотели видеть Флонзейли изгоем, стервятником, питающимся падалью, но он был необходим им и невозмутимо забирал в свое подземное царство их денежки, без которых я могу преспокойно обойтись. Рената все-таки удивительная женщина. Естественно, что на прощание ей хотелось сказать хорошие слова и объяснить, как верно она поступила. Я потерял эту удивительную женщину. Она ушла, оставив меня страдать и разбираться в том, почему и как это произошло и что такое то «третье».

«Ты часто говорил, что у тебя всегда все складывалось не как у людей и потому тебе трудно понять желания других. Это верно: ты не знаешь и не хочешь знать, что творится у них на душе. Ты не понимал, что мне нужно устойчивое положение в жизни. Ты был весь как на ладони, когда рассказал, что однажды попробовал поставить себя на место Мэри, которой захотелось получить в подарок велосипед, но у тебя ничего не получилось. Я временно оставлю Роджера на тебя. Позаботься о моем сыне, присматривайся к его желаниям, пока я не пришлю за ним. Сейчас он тебе нужнее меня. Мы с Флонзейли собираемся поехать в Северную Африку, в Алжир или Марокко. В Сицилии все-таки прохладно. Поскольку ты снова хочешь докопаться до источников чувств, советую подумать о твоих друзьях – Шатмаре, Суибле, Текстере. Твое преклонение перед фон Гумбольдтом Флейшером ускорило охлаждение наших отношений».

Почему она не пишет, когда пришлет за Роджером?

«Если ты считаешь, что живешь на земле ради какой-то высокой цели, то я не знаю, почему не откажешься от мысли о счастье с женщиной и о счастливой семейной жизни. Это либо непроходимая тупость, либо предпоследняя стадия сумасшествия. Ты живешь по каким-то странным правилам, связался с женщиной, которая тоже живет по своим правилам, но уверяешь себя, что единственное твое желание – это простые теплые отношения. Ну что ж, теплоты у тебя хватало и шарма тоже. Поэтому я думала, что нужна тебе. Всегда буду твоим нежным другом».

Лист кончился, кончилось и письмо.

Я не мог сдержать слез, читая его. В тот вечер, когда Рената не пустила меня к себе, Джордж Суибл сказал, что уважает мужчин, способных в таком возрасте страдать из-за любви. Он преклонялся передо мной. Но я пребывал в состоянии юноши, полного нерастраченных сил, которое раскритиковал в «Современной теме» Ортега-и-Гассет, один из тех испанских авторов, кого я читал. Я согласен с ним. Однако, сидя в дальней комнатушке третьеразрядного пансиона, я, старый глупец, переживал, как влюбленный юноша. Я полысел, по лицу пошли морщины, из бровей торчат длинные белые волоски. Старый дурак на букву «м», опозоренный смазливой девкой. Я забыл, что мог бы стать исторической личностью, рассеять рассудочный вздор, накопившийся в двадцатом веке, помочь человеческому духу вырваться из темницы ментальности. Она ни во что не ставила мои высокие стремления, если сбежала с Флонзейли, этим трупным воротилой. Сквозь слезы я поглядел на часы. Через пятнадцать минут Роджер вернется с прогулки. Мы договорились поиграть в домино. Жизнь вдруг пошла заново. Ты снова в подготовишках. Тебе под шестьдесят, а ты должен начать все сначала и посмотреть, можешь ли понять чужие желания. Тем временем любимая женщина ушла далеко вперед и бродит сейчас по Марракешу или еще где-нибудь. Ее путь не надо устилать розами. Там, где она ступает, розы вырастают сами. Она идет дорогой наслаждений.

Рената права, как всегда. Связавшись с ней, я сам напросился на беду. Почему? Может, в этой беде скрыта тайная цель – еще круче повернуть меня к лицу необычного, но необходимого мышления. И одна из таких необычных мыслей пришла мне в голову. Она заключалась в том, что красота такой женщины, как Рената, не вполне ко времени. Ее физическое совершенство скорее античного или ренессансного типа. Возникает вопрос: почему такая красота словно выпадает из современной истории? Думаю, потому, что она отвечала тому времени, когда человеческий дух едва начинал освобождаться от окружающей природы. До того момента человек не осознавал себя отдельно от естественного мира. Он не выделял себя из него, был его неотъемлемой частью. Но как только у человека проснулось сознание, он отделился от природы, стал индивидом. Он увидел красоту в реальной действительности, в том числе красоту человека. Это был священный период истории, ее золотой век. Через много столетий люди Ренессанса попытались возродить это первоначальное ощущение прекрасного. Но было уже поздно. Семимильными шагами развивались сознание и дух. Менялись представления о прекрасном, возник иной тип красоты – красота внутреннего содержания человека. Красота духовного мира, воплощенная в романтической поэзии и живописи, была результатом свободного союза человеческого духа с духом природы. Таким образом, Рената – это своеобразное, причудливое явление, а моя страсть к ней – это страсть антиквара-собирателя. Кажется, Рената сама догадывается о своем своеобразии. Стоит только посмотреть, как она вертит задом и паясничает. Аттические и Боттичеллиевы красавицы не курят сигары. Они не станут делать непристойные движения, стоя в ванне. Не скажут об авторе понравившейся на выставке картины: «Сразу видно, мужик с яйцами!» И все же какая жалость – потерять ее! Как же я тоскую по ней! Что за прелесть эта бессовестная обманщица! Она