class="p1">Время от времени мир напоминал о себе весточками из разных частей земного шара. Больше всего мне хотелось получить письмо от Ренаты – о том, что она сожалеет о случившемся и в ужасе от своего поступка, что ей опротивел Флонзейли с его похоронными привычками. Я великодушно представлял себе тот час и ту минуту, когда она вернется и я все ей прощу. Так я думал, находясь в хорошем настроении. В настроении похуже я давал изменнице еще месяц с ее гробовщиком-миллионщиком. В часы депрессии я со злостью размышлял о том, что фригидность и деньги хорошо сочетаются друг с другом. Так повелось с античных времен. Добавьте смерть, самое прочное цементирующее средство на свете, и вы получите нечто долговечное. Я полагал, что к этому времени Рената и Флонзейли уже уехали из Марракеша и находятся в Индийском океане. Рената всегда говорила, что хочет провести зиму на Сейшельских островах. Втайне я всегда надеялся, что помогу Ренате избавиться от ее недостатков. Гумбольдт тоже хотел сделать что-нибудь хорошее для молодых женщин, но они почему-то не клевали на наживку. Помню, как он отозвался о Джинни, подруге Демми: «Мед из ледника… Холодные сласти на хлеб не намажешь». Нет, Рената мне не писала и не беспокоилась за Роджера, пока он со мной. В «Ритце» мне передавали красочные открытки, адресованные Роджеру Коффритцу. Мои догадки были верны. Парочка недолго задержалась в Марокко. На открытках Ренаты были наклеены эфиопские и танзанийские марки. Несколько открыток прислал Роджеру его отец. Он был на горнолыжных курортах и знал, где его сын.

Из Белграда пришло письмо от Кэтлин. Она писала, что была рада получить от меня весточку и что у нее все хорошо. Она с удовольствием вспоминает нашу встречу в Нью-Йорке. По пути в Альмерию надеется заскочить в Мадрид: ей есть что рассказать мне, есть приятные новости. Чека, однако, в письме не было. Кэтлин, очевидно, не подозревала, что деньги мне нужны позарез. Я так долго процветал, что эта дикая мысль никому и в голову не придет. В середине февраля я получил письмо от Джорджа Суибла, который прекрасно знал состояние моих финансов, но и он ни словом не обмолвился о деньгах. Оно и понятно: на конверте стоял почтовый штемпель Найроби. До него не дошли мои призывы помочь и вопросы насчет судьбы персидских ковров. Суибл уже месяц рыскал по кенийскому бушу в поисках берилловых копей – или хотя бы жалкой жилки. Заманчивее думать о копях. Найди Джордж такие залежи, я, как полноправный партнер, навсегда избавился бы от головных болей из-за денег. Если, конечно, судья Урбанович не изыщет очередной способ отобрать их у меня. Не знаю, почему он захотел стать моим злейшим врагом.

«Наш друг из Музея Филда не смог поехать со мной, – писал Джордж. – Бена не отпускают работа и дом. Однажды в воскресенье он пригласил меня на обед, и я убедился, какая у него замороченная жизнь. Жена у него – толстуха, и вроде бы добродушная. Семейство дополняют неплохой двенадцатилетний сынишка, типичная теща, бульдог и попугай. Бен говорит, что теща живет на одних миндальных коржиках и какао. Ест она, надо думать, по ночам, потому как за пятнадцать лет он ни разу не видел, чтобы она положила кусок в рот. Да, подумал я, ему есть на что жаловаться. Сын его увлекается всем, что связано с Гражданской войной. Вместе с папкой, попкой и бульдогом он образует что-то вроде клуба. Профессия у Бена хорошая – знай присматривай за ископаемыми. Каждое лето они с сыном снаряжают фургон и привозят домой кучу камней. Не пойму, на что ему жаловаться. По старой дружбе я взял его в наше дело и надеялся, что он поедет со мной в Восточную Африку.

По правде говоря, мне было не в жилу пускаться одному в такое длительное путешествие. Но тут как раз Наоми Лутц приглашает меня на обед, говорит, что познакомит со своим сыном, тем самым, который написал в газету Южного округа несколько статеечек о том, как он бросил колоться и курить «травку». Когда я прочитал их, у меня появился интерес к этому парню. Наоми говорит, почему бы тебе не взять его с собой? Вот я и подумал, что он составит неплохую компанию».

Прервусь на пару минут, чтобы сказать следующее. Джордж Суибл считает, что у него талант к общению с молодежью. На него-то она не смотрит как на забавного старикана. Он гордится, что способен понимать молодых, у него множество знакомых не только среди них. Джордж на дружеской ноге с несколькими черными, цыганами и каменщиками. Он моментально находит общий язык с арабами в пустыне и с вождями племен в самых глухих уголках земли, куда заносит его судьба. Джорджа приглашают в хижины, юрты, шатры, шалаши. Как Уитмен якшался с ломовыми извозчиками, устричными пиратами и уличным хулиганьем, как Хемингуэй водил дружбу с итальянскими пехотинцами и испанскими тореадорами, так и Джордж сходился со всяким, кого бы ни встретил в Юго-Восточной Азии, Сахаре или Латинской Америке. Он совершал длительные путешествия так часто, как позволяли дела. Был братом туземцам и сватом аборигенам.

Читаю его письмо дальше. «Вообще-то Наоми хотела бы пристроить парня к тебе. Помнишь, мы договорились встретиться в Риме, но до самой последней минуты ты ничего не сообщил Шатмару. А в Найроби меня уже ждал мой знакомец. Наоми умоляла, чтобы я взял Луи с собой. Парню нужно мужское плечо, хотя у того уже борода выросла, а ее хахаль, с которым она тянет пиво и ходит на хоккейные матчи, не из тех, на кого можно положиться. Мало того, он усугубляет проблему сына. «Ну что ж, рискну», – подумал я. К тому же мне хотелось получше узнать, что творится на наркофронте. Да и у парня, видать, есть характер, он сам, без посторонней помощи, сумел переломить себя и, как нынче говорят, освободился от наркотической зависимости. Наоми накрыла стол, еды и выпивки было вдоволь, я размяк и говорю этому бородатому Луи: «Ладно, парень, жди меня в аэропорту О’Хэйр, рейс такой-то на «Международных авиалиниях», в четверг, в половине шестого». Наоми бросилась меня обнимать, даже уронила слезу благодарности. Хорошая она баба, своя в доску. Лет тридцать назад тебе следовало бы жениться на ней. Я пообещал, что на обратном пути заброшу ее парня к тебе. Приезжаю я в четверг в аэропорт, у паспортного контроля стоит этот долговязый малый бородач в кедах и без пиджака. «Где твой пиджак?» – спрашиваю.