Карла опустила голову и стала молиться, чтобы ее отца не били и не пытали. Она не очень верила в силу молитв, но была в таком отчаянии, что готова была испробовать что угодно.

Она была рада видеть, что семья Франков уже в церкви, они сидели через несколько рядов впереди. Она стала рассматривать затылок Вернера. У него сзади волосы, спускаясь на шею, немного завивались, в отличие от многих других мужчин, которые стриглись совсем коротко. Она гладила его затылок, целовала его шею… Он был чудесный. Он был бесспорно лучшим из всех мальчиков, кто когда-либо целовал ее. Каждую ночь, прежде чем заснуть, она заново проживала тот вечер, когда они ездили в Грюнвальд.

Но она в него не влюблена, говорила она себе.

Пока еще – нет.

Когда вошел пастор Охс, она сразу увидела, что он сломлен. Перемены были ужасающие. Он медленно подошел к аналою с опущенной головой и поникшими плечами, вызвав озабоченные перешептывания. Он произнес молитвы без чувства, потом прочитал проповедь по книге. Карла уже два года работала медсестрой и узнала у него симптомы депрессии. Она догадалась, что ему тоже нанесли визит из гестапо.

Она заметила, что фрау Охс и пятерых детей на обычных местах в первом ряду не было.

Когда спели последний гимн, Карла поклялась, что она не сдастся, хоть ей и было очень страшно. Все-таки у нее есть помощники: и Фрида, и Вернер, и Генрих. Вот только что они могут?

Вот если бы у нее было неопровержимое доказательство того, что нацисты это делают… У нее самой не было сомнений, что они уничтожают инвалидов: в результате последних действий гестапо это казалось ей очевидным. Но убедить других без конкретных доказательств она не могла.

Как же их получить?

После службы она вышла из церкви с Фридой и Вернером. Отведя их в сторонку от родителей, она сказала:

– Я думаю, нам надо получить доказательства происходящего.

Фрида сразу же поняла, что она имеет в виду.

– Мы должны поехать в Акельберг, – сказала она. – Нужно побывать в госпитале.

Вернер предлагал это с самого начала, но они решили тогда начать расследование здесь, в Берлине. Теперь Карла снова вернулась к этой идее.

– Нужно будет получить разрешения на поездку.

– А как нам это сделать?

Карла щелкнула пальцами.

– Мы же обе входим в клуб велосипедистов «Меркурий»! Они получают разрешения на велосипедные поездки в выходной день. – Это было как раз в духе нацистов: физические упражнения на свежем воздухе для молодежи.

– А мы сможем проникнуть внутрь больницы?

– Можем попытаться.

Вернер сказал:

– Я думаю, вам следует оставить эту затею.

– Что ты имеешь в виду? – ошарашенно спросила Карла.

– Совершенно ясно, что пастор Охс напуган до полусмерти. Это дело очень опасное. Вас могут посадить в тюрьму, пытать… А Курта с Акселем все равно не вернуть.

– Ты что, хочешь, чтобы мы прекратили все это? – воскликнула она, изумленно глядя на него.

– Вы должны прекратить. Ты говоришь так, словно Германия – свободная страна. Да вас просто убьют, обеих!

– Мы должны рискнуть! – сердито сказала Карла.

– Я в этом не участвую, – сказал он. – Ко мне тоже приходили из гестапо.

Карла немедленно заволновалась.

– Ох, Вернер! И что было?

– Пока что лишь угрозы. Если я буду продолжать задавать вопросы, меня отправят на фронт.

– Ох, слава богу, что хоть не хуже…

– Да и это достаточно плохо.

Девочки несколько секунд помолчали. Потом Фрида сказала то, о чем Карла подумала:

– Но ведь это важнее твоей работы, ты должен понимать…

– Не говори мне, что я должен понимать! – ответил Вернер. Он говорил сердито, но Карла догадалась, что на самом деле ему стыдно. – Это ведь не твое будущее поставлено на карту, – продолжал он. – И с гестапо ты пока что не встречалась.

Это Карлу потрясло. Она думала, что знает Вернера. И была уверена, что он относится к этому как она сама.

– Вообще-то встречалась, – сказала она. – Они забрали папу.

– Ах, Карла! – в ужасе воскликнула Фрида и обняла ее за плечи.

– Мы не можем выяснить, где он, – добавила Карла.

Вернер сочувствия не проявил.

– Тогда тем более ты должна понимать, что нельзя им противостоять! – сказал он. – Тебя тоже могли бы арестовать, если бы инспектор Маке не считал, что девчонки угрозы не представляют.

Карла едва не заплакала. Она уже готова была влюбиться в Вернера, а он оказался трусом.

– Значит, ты говоришь, что не поможешь нам? – сказала Фрида.

– Да.

– Потому что хочешь остаться на своей работе?

– Это бессмысленно! Вам с ними не справиться!

Его трусость и пораженческие взгляды Карлу разозлили.

– Но мы же не можем просто мириться с тем, что это происходит!

– Открытое противостояние – это безумие. Есть другие способы с ними бороться.

– Как? Работать медленно, как советуют в этих листовках? Это не помешает им убивать детей-инвалидов!

– Но выступать против правительства – это самоубийство!

– А все остальное – трусость!

– Еще не хватало, чтобы меня судили две девчонки! – сказал он и с гордым видом отошел.

Карла пыталась сдержать слезы. Не могла же она расплакаться на виду у двух сотен человек, стоявших на солнышке вокруг церкви.

– Я думала, он не такой, – сказала она.

Фрида тоже была расстроена, но еще и сбита с толку.

– Он действительно не такой, – сказала она. – Я его всю жизнь знаю. Происходит что-то еще, что-то такое, о чем он нам не рассказывает.

Подошла мама Карлы. Она не заметила слез на глазах у Карлы, что было необычно.

– Никто ничего не знает! – с отчаянием сказала она. – Я пыталась выяснить, где может быть твой папа.

– Мы не оставим попыток, – сказала Карла. – У него ведь были друзья в американском посольстве?

– Знакомые. Я уже их спрашивала, но у них пока нет никакой информации.

– Завтра спросим снова.

– О господи, наверное, сейчас миллион немецких женщин в такой же ситуации, как я…

Карла кивнула.

– Мам, пойдем домой.

Они медленно пошли в сторону дома, не разговаривая, каждая со своими собственными мыслями. Карла злилась на Вернера, еще больше – за то, что так ошиблась в нем. Как она могла заинтересоваться человеком, который оказался таким слабым?