Если честно, то я всерьез подумывал о том, чтобы принести жертву Меркурию, римскому богу-покровителю купцов и торговцев. Но в том случае, если Тевтат и Меркурий окажутся одним и тем же божеством, которому два народа дали разные имена, Тевтат наверняка поймет, что я недоволен его помощью. Возможно, я сам был причиной своих несчастий? Ведь именно я совершил ошибку, за которую мне теперь приходилось расплачиваться. Понимая, что я, скорее всего, буду вынужден всю зиму спать на ящиках с янтарем, я уже готов был впасть в уныние.

Зима выдалась на удивление суровая. Начался третий год галльской кампании Цезаря. Почти каждую ночь озера и реки покрывались льдом, а по утрам часовые и дозорные часто находили прямо на дорогах, ведущих в наш лагерь, умерших от холода путников, которые напоминали ледяные скульптуры. Когда земля немного просохла, мы с Вандой и Криксосом решили отправиться в Кенаб, столицу карнутов. В канцелярии мне дали трехдневный отпуск, поэтому мы могли не торопиться. Я все еще надеялся избавиться от своего янтаря и даже получить благодаря ему прибыль еще до наступления весны.

Рынки Кенаба оказались полупустыми. Проходя между прилавками и лотками, мы узнавали цены на рыбу, шерстяную ткань и красное вино, на изделия из железа и самые разнообразные вещи, собранные на поле боя в землях белгов и германцев. Однако, как я уже говорил, создавалось такое впечатление, будто лютая зима заморозила не только водоемы, но и торговлю. Но, раз уж мы приехали в Кенаб, я велел Криксосу взять несколько больших янтарных камней, встать с ними с краю рыбного рынка и попытаться продать их за сумму, превышающую в два раза ту, которую заплатил за них я.

— Но ведь я здесь умру от холода, господин!

— Вполне возможно, что именно так и случится, — сказал я, сделав серьезную мину. — Но, прежде чем упасть замертво, ты должен принести весь янтарь на постоялый двор «У петуха».

Я показал, куда следовало идти Криксосу, когда он выполнит мое поручение. Немного ниже по улице, там, где она пересекалась с дорогой, ведущей на юг, стояло двухэтажное здание, к которому примыкали конюшни. Криксос покорно кивнул и посмотрел на меня так жалобно, словно мысленно уже прощался с жизнью. Но я проигнорировал его взгляд и пошел с Вандой вдоль прилавков. Следом за нами трусила Люсия. Когда мы оказались перед входом на постоялый двор «У петуха», я почувствовал аппетитный запах жирного жаркого, жаренной на углях рыбы и пшеничного пива. Оглянувшись назад, я посмотрел на своего раба, который стоял там, где мы его оставили, и махал мне рукой. Затем Криксос скрестил руки на груди, втянул голову и начал хлопать себя по плечам, переминаясь с ноги на ногу. Рядом с собой он привязал мула, который, казалось, с недоумением смотрел на своего хозяина. Из ноздрей животного вырывались облака пара и тут же растворялись в морозном воздухе.

— Как ты думаешь, может быть, нам стоит взять его с собой? — спросил я.

— Криксоса?! — возмутилась Ванда. — Неужели ты не замечаешь, что он пытается обвести тебя вокруг пальца? Теперь тебе приходится расплачиваться за то, что все это время ты обращался с ним не как с рабом, а как с членом семьи! Он нагло пользуется твоей добротой!

Если честно, я очень удивился, услышав от Ванды эти слова. Почему она возмущалась? Ведь она сама прекрасно знала, что рабы всеми правдами и неправдами пытаются облегчить свою участь. Как-никак, Ванда сама была рабыней!

Мы привязали наших лошадей и вошли внутрь. Едва я открыл дверь, как мне в лицо ударил теплый воздух. Посередине большого помещения горел костер, над которым слуги жарили дикого кабана. Взглянув на почерневшую голову вепря, я почему-то подумал, что на его морде застыло такое выражение, будто он до сих пор не мог поверить в то, что его убили и насадили на вертел. С боков вепря на горящие дрова с шипением капал жир, и по всему залу разносился аппетитный запах. За столами сидели вперемежку жители Кенаба и торговцы, приехавшие в город в надежде выгодно продать свои товары. Они делились друг с другом самыми последними новостями и пересказывали слухи. Кое-кто играл в кости, некоторые гости держали в руках полупустые кружки с пивом и горланили отрывки из песен о героических подвигах кельтов. Несколько человек боролись со сном, пытаясь вполголоса подпевать.

Мы сели за стол у самого очага и заказали рыбу, хлеб и корму — пиво, которое я считал самым лучшим на всем белом свете. Открылась дверь, которая вела в одну из маленьких комнат, примыкавших к большому залу, и оттуда вышла девушка. Она начала играть на флейте, давая гостям понять, что готова принять в свои объятия очередного любовника. Заметив, что никто не проявляет к ней интереса, она принесла нам пшеничное пиво и спросила, собираемся ли мы заночевать на этом постоялом дворе.

— Да, мы проведем здесь по крайней мере одну ночь, — ответил я.

— У нас есть комнаты на восемь человек. Одна кровать стоит четыре асса за ночь. Завтрак с секстарием вина и хлебом обойдется в один асс. Если хочешь развлечься с одной из наших девушек, то тебе придется расстаться с восемью ассами…

Я почувствовал сильный удар. Моя рабыня вела себя как норовистый мул!

— …сено для лошадей стоит два асса…

— Хорошо, — сказал я. — Спасибо, но я думаю, что вашим красавицам придется подождать, когда я появлюсь здесь в следующий раз.

Девушка взглянула на меня и провела языком по полным губам, давая понять, что она совсем не прочь провести со мной время.

— Подумай хорошенько, только для тебя это будет стоить четыре асса, а свою рабыню можешь отправить ночевать в хлев.

Девушка пошла в кухню, виляя бедрами. Юбка из шерстяной ткани так плотно облегала их, что при каждом шаге можно было увидеть под тканью контуры ягодиц, напоминавших два твердых спелых яблока. Глядя ей вслед, я начал раздумывать, не отправить ли мне Ванду на помощь Криксосу… Но тут я почувствовал еще один удар по ноге и чуть не вскрикнул от боли. Ванда была вне себя от ярости.

— Да ты еще хуже, чем Криксос! Ванда, ты пинаешь ногами своего хозяина!

— Если ты хочешь провести сегодняшнюю ночь в объятиях этой девки, то можешь прямо сейчас отвести меня на рынок и продать!

— С какой стати я буду тратить деньги, чтобы заплатить за ее услуги, если у меня есть рабыня! — со злостью воскликнул я, хотя на самом деле меня очень позабавил вид рассерженной Ванды. Она плотно сжала губы и смотрела в сторону, стараясь не встречаться со мной взглядом, но я все равно не мог не заметить, что глаза Ванды горят, словно раскаленные докрасна угли темной безлунной ночью. Ну вот, теперь она неделю не будет со мной разговаривать.

Мы молча съели рыбу, которую нам подала пышнотелая кухарка. Она годилась мне в матери, поэтому я очень удивился, когда кухарка начала, пританцовывая, переходить от стола к столу и наклоняться то к одному, то к другому посетителю. Она выставляла напоказ свою едва прикрытую платьем грудь, надеясь, что кто-нибудь прикоснется к ней и, пожелав получить больше, отправится в ее компании в одну из смежных комнат.

Однако желающих развлечься с толстухой не нашлось. Если никто не заинтересовался молодой красивой девушкой, игравшей на флейте, то у старой кухарки и вовсе не было никаких шансов. Но она не сдавалась. Решив во что бы то ни стало заполучить клиента, кухарка задрала юбку и продемонстрировала всем присутствующим свой лобок, напоминавший спину плохо ощипанной курицы. Похоже, римская культура оказала влияние и на нее, ведь римские женщины удаляли со своего тела всю растительность, кроме бровей и волос на голове. Подвыпившие мужчины ответили на это представление оглушительным хохотом.