этого не заметил, — представлял себя растением, ведь они растут незаметно, можно долго и пристально смотреть на них, и не заметить, как они растут. У такого способа передвижения было ещё одно преимущество — книжные стопки не разваливались, они словно перестали меня воспринимать, как объект, способный воздействовать на них. Расточек способен сломать камень и прорасти сквозь него не потому, что он сильнее, а потому что хитрее. Передо мной не стояло задачи сломать книги и прорасти сквозь них, но мне надо было обхитрить Курта и выбраться из его ловушки, — не зря же он соорудил это ложе из книг и уложил меня на него, — оно было похоже на бумажное болото, полное чужих мыслей, запечатленных в словах, медленно преющих на страницах, — их твердость и незыблемость была обманчива, — наверняка, Курт рассчитывал, что ложе медленно поглотит меня — всего без остатка, — что я запаникую и задергаюсь, а это ухудшит моё положение, и затянет глубже, но я не паниковал, сохранял не то чтобы спокойствие, но какое-то равнодушие: мне было наплевать на собственную судьбу и очень хотелось хоть как-то досадить Курту напоследок.

— Э! Ты чего это удумал?! — с возмущением воскликнул Курт, внимательно оглядывая меня с ног до головы. — Как тебе это удаётся? Ты же вроде не двигаешься, но при этом меняешь положение в пространстве.

— Раве ты не знаешь такой простой истины? В этом мире всё постоянно меняет своё положение в пространстве, даже абсолютно неподвижные вещи.

— Брось мне мозги пудрить! Уж нам-то с тобой лучше всех известно, что всё это чушь! Никто никуда не движется. Ничто не способно изменить своё положение в пространстве.

— А это что по-твоему?! Не изменение?! — мне удалось незаметно сползти на пол, не уронив при этом ни одной стопки, не сдвинув ни одной книги, и подняться на ноги. Я был счастлив и свободен! Курт ничего не мог со мной сделать, — разве что наброситься на меня со своими спичками, схватить и силой вернуть обратно на ложе. На радостях я даже поднял руки и потряс ими в воздухе. В любом случае у меня была фора — Курт стоял с обратной стороны ложа, удивленно таращась на меня своими нелепыми глазенками сквозь бутафорские стёкла очков, — и я не намерен был подчиняться ему.

— Тебе надо прилечь, отдохнуть. Возвращайся в постель! — Курт говорил мягко, но убедительно, словно лечащий врач. — Знаешь, как долго я шел по твоему следу! Сколько усилий затратил, чтобы тебя найти! Я разгреб целые горы слов и смыслов, копошился в них, как в навозных кучах. С кем я только не сближался, к каким только ухищрениям не прибегал, что только не придумывал, что только не выслушивал! И всё ради одной цели — найти тебя! Так что возвращайся в постель, отдохни немного, а потом сожгли эти чёртовы спички!

Курт не двигался, не пытался меня схватить, он все ещё надеялся уговорить меня сделать то, что я делать не собирался, — очки его блестели, взгляд с трудом пробивался сквозь этот блеск, — миллионы лет, как фотоны из центра звезды, но, пробившись, сливался с ним, нитью вплетался в него и становился до ужаса хлестким и проникновенным.

— Имей в виду, теперь я знаю кто ты! Меня предупредили о твоём приходе. И я вспомнил это. Ты Уроборос!

— А… Чушь всё это! Всего лишь слово! — Курт махнул рукой. — Знаешь, на что всё это похоже? На фишки в казино. Они во всех смыслах удобнее бумажных денег, их не надо пересчитывать, достаточно взвесить, ведь у каждого вида фишек свой собственный вес, цвет и номинал. Белые, красные, синие, зеленые, черные, пурпурные, оранжевые. Белые — самые дешевые, оранжевые — самые дорогие. Они, как гирлянды на новогодней ёлке, создают особую игровую атмосферу, праздничную и беззаботную. Но самое главное: с фишками легче расстаться. А деньги спокойно лежат в кассе и ждут своего нового или старого хозяина… Да и что они сами такое? Лишь отражение. Подобны фишкам, — номинал чего-то настоящего, какой-то ценности… А что такое слова? Это даже не фишки, а просто ощущение, что они у тебя есть. Но ведь ощущение бывает обманчиво. Тебе ли не знать это! Так что называй меня, как хочешь, — суть вещей от этого не изменится.

Слова — это ощущение того, что у тебя есть что-то, что является номиналом чего-то настоящего. Это определение Курта застряло у меня в голове. Проклятье! Умел этот прохиндей забрасывать крючки прямиком в мозг! Я не сводит глаз с Курта, ожидая от него какого-нибудь подвоха, и краем глаза изучал Библиотеку: нет ли в ней посетителей, к которым можно подойти, чтобы затеять какой-нибудь разговор? Или, может, Петра вошла? И тогда появится законный повод броситься к ней с очередным приставанием, неважно с чем — лишь бы от Курта убраться подальше. Но Библиотека была, как назло, пустынна.

— А суть вещей такова, что тебе придётся принять единственно правильное решение, то есть взять этот проклятый спичечный коробок, одну за другой сжечь дотла две спички и бросить их на пол. И пусть этот мир катится ко всем чертям, как и все предыдущие, которые мы с тобой туда благополучно отправили! — продолжал спокойно рассуждать Курт. В его голосе не прозвучало ни малейшей нотки сомнения или фальши, он говорил абсолютно искренне и уверенно, — он способен убедить кого угодно и в чём угодно. Это больше всего пугало меня.

— Что значит отправили ко всем чертям? — я решил потянуть время, попытаться запутать и отвлечь Курта, чтобы, когда представится подходящий момент, удрать от него.

— А то и значит. Если ты настаиваешь на синонимическом ряде, приведу тебе небольшой отрывок из него: убить, уничтожить, искоренить, истребить, стереть, обнулить. Какое тебе больше слово нравится? Какое из них лучше всего соответствует тому воздействию, которому мы подвергаем миры…

— Не мы, а ты… — попробовал уточнить я. — Ты подвергаешь этому воздействию миры, а не я… И тебе плевать на детей, которые в них погибают…

— Конкретно в этом ни одного не погибнет. Здесь дети — всего лишь нелепая фантазия, осуществление которой возможно только во снах. Что ты вообще прицепился к этому миру? Здесь даже любви нормальной между мужчиной и женщиной нет. Оставь его в покое. Обнулим его и пойдём дальше… То есть я пойду дальше со спокойной совестью, а твой путь на этом закончится… И хорошо… Упокоишься, так сказать, в боге или не в боге, в богах или не в богах… Ничего от тебя не останется…

Всё-таки глупо рассуждал Курт. С