– После всего, через что ты прошла, это чудо, что ты вообще можешь спать.

– Здесь все в руинах, – продолжала Савин, проходя мимо фрески с изображением какой-то коронации, где все лица были сколоты зубилом. – Здесь по-прежнему воняет. – Она поглядела на человека в ливрее с пылающим солнцем, взбирающегося на приставную лестницу, чтобы соскрести лозунги возле потолка. – Здесь всюду чувствуется присутствие сжигателей. Присутствие… Судьи. – Она содрогнулась от отвращения и крепче прижала к себе малютку Арди. – Здесь как в тюрьме!

Лео скрипнул зубами. Большинство людей были бы благодарны за возможность посидеть в такой клетке, как эта!

– Для детей здесь, в Агрионте, безопаснее всего. – Он сморщился, переместив Гарода на сгибе локтя. – Стены мы понемногу подлатаем. Место короля – во дворце, а Гарод теперь будет королем.

– Гарод еще дитя!

– Именно поэтому ему потребуется руководство.

Савин поглядела на него искоса и едва ли с теплыми чувствами, какие жена должна питать к мужу.

– Твое, насколько я понимаю?

– Мое и твое. – Однако вполне естественно, если у отца будет решающее слово в том, что касается его сына. Во имя мертвых, его культя пульсировала болью, парализованную руку покалывало, плечо болело от усилия, необходимого, чтобы держать ребенка и одновременно ковылять вперед. – Мы ведь вместе.

– Так ли? Когда мы обсуждали возможность воссоздания монархии, не было сказано ни слова о том, чтобы сменить монарха.

– Планы должны приспосабливаться к обстоятельствам, – пробурчал Лео. (Как он ненавидел, когда мать говорила ему что-либо подобное!) – Я бы предупредил тебя, если бы мог. Разумеется, предупредил бы! Но как? Я ведь боролся, чтобы спасти тебе жизнь. Чтобы спасти Союз, черт побери!

Надо было остановиться. Он-то хотел продефилировать через Зеркальный зал с сыном на руках – на руке. Чтобы его увидели как отца, главу идеальной семьи, блистающий образец для копирования во всем возрожденном государстве. Но если он выронит малютку-короля головкой на пол, а потом еще и сам полетит через него, это завоюет ему не много поклонников. Чтобы быть калекой по-настоящему, надо уметь принимать, что каких-то вещей ты не можешь сделать.

– Юранд! – выдавил он сквозь зубы. – Ты не мог бы помочь?

И, сгрузив будущего монарха на руки друга, тут же отвернулся, оставив того моргать и расставлять локти. Без сомнения, Юранд был красавчиком и умницей и от души предан ему, но нянька из него была никакая. Тем не менее, единственной альтернативой была Зури, а Лео теперь доверял ей еще меньше, чем прежде. Даже несмотря на то, что Савин так ее любила. Возможно, именно поэтому. И вообще, как посмотрят на это люди – темное лицо рядом с королевскими детьми?

Савин хмурилась, идя мимо высоких окон и бережно покачивая Арди, решетчатые тени оконных переплетов скользили по ее лицу. Никакое количество пудры не могло скрыть синяков, оставшихся на ее лице после схватки на верхушке Цепной башни. Или, возможно – весьма более вероятно, если подумать, – она намеренно оставила их на всеобщее обозрение, чтобы придать себе оттенок благородного страдания. В конце концов, во внешности Савин никогда не было ничего случайного.

Снаружи слуги уже занялись заброшенным садом, заново выстригая солнца Союза на кустах, заново высаживая их на клумбах, заново вырубая их на искалеченных каменных стенах. В дни Великой Перемены, когда это было фатально, они были вынуждены стащить с себя свои королевские ливреи. Теперь они поспешили снова их натянуть. Люди приспосабливаются. Приспосабливаются быстрее и полнее, чем это можно себе представить.

Лео, гримасничая, прибавил шагу, чтобы ее догнать.

– Что я могу сделать? – спросил он. – Чтобы тебе стало легче?

– Я не хочу больше казней.

Наступила неловкая пауза. Юранд бросил на Лео один из своих столь выразительных взглядов из-под бровей. Как всегда, Лео тотчас его понял и, как всегда, тотчас согласился. По меньшей мере, еще одна казнь была неизбежна. Король Орсо представлял собой проблему, у которой имелось лишь одно решение.

– Я понимаю твои чувства, – пробормотал он. Словно гребаные чувства могли устанавливать политику. – Я все понимаю, но…

– Никаких казней, Лео.

– Савин, виновные должны быть наказаны. Может быть, незаметно, без шума, но… мы должны обеспечить себе безопасность.

– Если мы что-то и должны, так это быть лучше, чем Судья. Иначе какой смысл?

– Смысл в том, что мы победили! – Это было так очевидно; он был изумлен, что приходится это объяснять. И не кому-либо другому, а ей, которая была готова с радостью переступить через своего отца, мать и брата, если они могли послужить ступенями к достижению ее собственных амбиций. – И некоторые люди всегда будут представлять собой угрозу. Эта девчонка Орсо, Хильди, слишком наивна, а Бремер дан Горст слишком упрям. Этому ублюдку Танни я бы не доверил даже выносить свой ночной горшок. И, честно говоря, я никак не могу заставить себя доверять Тойфель. Эта женщина показала себя слишком хорошим заговорщиком. Я сомневаюсь в ее верности…

– Ты сомневаешься в ее верности тебе, ты хочешь сказать.

– Какая разница?

– Она доказала свою эффективность. Моего отца нет, Пайка так и не нашли. Мы должны поставить во главе инквизиции компетентного человека. Сотни ломателей и сжигателей все еще на свободе – может быть, тысячи. Мы должны искоренить эту заразу! – Кожа на ее исцарапанной щеке натянулась, когда она стиснула зубы. – Мы должны обеспечить, чтобы ничего подобного Великой Перемене не случилось больше никогда!

– Вообще-то, все обернулось не так уж плохо. – Он поймал ее шокированный взгляд. – Ну хорошо, если это сделает тебя счастливой, я дам Тойфель шанс показать себя.

– По крайней мере, это сделает меня менее несчастной.

– Для тебя все что хочешь, любовь моя, – недовольно произнес Лео. – Неужели ты мне не доверяешь?

– Трудно доверять человеку, который втыкает своим союзникам нож в спину.

– Я не собираюсь заниматься этим каждую неделю! – рявкнул Лео. – И вообще не собираюсь, – тут же поспешно добавил он.

Он жалел о том, что пришлось так поступить с маршалом Форестом. Хороший человек, хороший солдат. Однако у него не было выбора. И, собственно, если уж на то пошло, он ударил его не в спину, а в грудь.

– При Стоффенбеке я промешкал, черт подери, и мы, черт подери, проиграли! И я поклялся, что больше никогда не позволю себе упустить момент. Так что, когда я увидел открывающуюся возможность, я за нее схватился. Ради нас! Я думал, ты будешь рада!

Говоря по правде, дело было в том, что Савин изменилась, и не в лучшую сторону. Он приносил свои обеты женщине, которая бы не позволила угрызениям совести вставать у себя на пути. Но, с другой стороны, она-то приносила обеты человеку, который был способен затянуть ремень на штанах без посторонней помощи. Вот что такое брак. Люди меняются, и не всегда так, как им бы хотелось, но они остаются прикованными друг к другу.