их купил. Забрёл как-то в «Арт Бертье» и не смог оставить их там.

– Но… почему?

– Не мог позволить этому уроду отобрать то, над чем ты столько трудилась и что любишь всей душой. В этих картинах – вся ты.

– Да нет же! – Тряхнула головой Эмма и разбросала все свои кудри по плечам. – Джейсон, почему ты соврал? Почему Уилл обставил всё так, что посылка от него?

– Это всё сложно объяснить… – Все слова стёрлись из памяти, как следы на запорошенной дороге.

– Ты уж постарайся.

– Я хотел, чтобы ты была счастлива.

– Заставив Уилла врать, что картины выкупил он? – Она запустила руку в курчавую крону волос, прямо как я, когда пытался свыкнуться с какой-то мыслью. – А Париж? Тоже твоя идея?

– Да. Я решил, что ты влюблена, что с ним ты будешь счастлива. Думал, что так помогу твоему сердцу собраться по кусочкам.

– А я-то всё гадала, как Уилл догадался. Не могла вспомнить, что рассказывала о своих детских мечтах. А тебе рассказывала… И вы всё это провернули за моей спиной.

Да, она определённо немного злилась. Её ноздри всегда так забавно раздуваются, когда она пыхтит изнутри.

– Ты должен был рассказать правду. Что это ты купил картины, что это ты знаешь меня, как облупленную, что это ты…

Она запнулась. Мы молчали. Наши глаза искали в друг друге ответы. Сейчас или никогда. Моё сердце разогналось до скорости кометы, прожигающей дыру в атмосфере. Я сделал шаг к Эмме и тихо произнёс:

– Да, я должен был давно сказать тебе, что купил картины…

Ещё шаг вперёд.

– Что знаю тебя, как облупленную…

Ещё шаг, от которого мы оба стали потреблять кислород с таким ожесточением, словно он был последним на планете.

– Что не могу уснуть без наших ночных разговоров…

Последний шаг, и мы неприлично близко. Её дыхание смешивалось с моим, её запах пропитывал мой, тепло её тела согревало моё.

– Что тот день, когда ты отравила меня черничным пирогом, был самым прекрасным днём в моей жизни…

Не отрывая глаз от её, я медленно поднёс руку к её лицу и коснулся щеки. Волна дрожи пробежала по каждой жилке, сотрясла током каждый нейрон. Боже, как я мечтал прикоснуться к её коже, ощутить мягкость волос. Больше никаких шагов вперёд. Я пришёл. Я на месте.

– Что я люблю тебя.

Я притянул её к себе и впился губами в её губы. Словно других никогда не целовал. Словно другие никогда не были мне нужны.

И случилось самое невероятное.

Эмма ответила на поцелуй.

Эмма

Медленно, чувственно, нежно. И в то же время обжигающе страстно Джейсон касался моих губ своими. Впитывал мой вкус, словно никогда не пробовал ничего вкуснее. Гладил ладонями моё лицо и прижимал к себе, словно никогда не нуждался ни в чём сильнее.

Мы слились в чём-то целом из двух частей. Изощрённая скульптура, за которой гоняются все охотники за искусством и мечтают выставить в галерее. Её не повторить, не подделать.

Меня целовали немногие мужчины, а этот мужчина целовал слишком многих, но для обоих поцелуй стал откровением. Его руки могли бы забродить по моему телу, желая получить своё, но Джейсон прижимал их к моим щекам, боясь опорочить ту сокровенность, почти сакральность нашей совместимости.

Мы врезались в стол и опрокинули вазу. Она пошаталась из стороны в сторону, но никто и не подумал отвлечься, чтобы спасти её от падения. Никто даже не обратил внимания на звон бьющихся осколков, на вой метели или шёпот камина. Все звуки стали фоновой музыкой для наших голосов.

– Эмма. – Прошептал Джейсон, не разрывая наших губ. И если его отзвук моего имени опьянил, то меня отрезвил до кончиков пальцев.

Пока всё не зашло слишком далеко, за ту грань, за которой наслаждение обращается сожалением, я упёрлась ладонью в его напирающую грудь, и слегка оттолкнула.

– Джейсон, это всё неправильно. – Я сама удивилась, насколько хриплым и неестественным получился мой голос. – Что мы творим?

– По-моему, мы целуемся. – Улыбнулся он в сантиметре от моих губ и попытался достать мои снова, но я не поддалась.

– Да нет же, мы не можем… Я так не могу. А как же Сид?

К Джейсону тоже пришло отрезвленье. Он отстранился и с болью заглянул в мои глаза, словно мучаясь утренним похмельем. Когда сладость выпитого прошла и осталась одна лишь головная боль.

Джейсон

Целовать Эмму – самое правильное применение моим губам. Всё, что творилось в гостиной моего – нашего – дома казалось сюрреалистичной действительностью, параллельной вселенной, пока не столкнулось с реальностью.

Всего одно упоминание о Сид разлучило нас, развело по разным берегам. Мы всё ещё были в сантиметрах друг от друга, но за четыре тысячи миль.

– Я не могу так поступить с Сид. – Сама не веря своей благоразумности, сказала Эмма. – Она моя подруга. Она ждёт тебя в Лос-Анджелесе…

Только не это! Разве здравый смысл что-то значит, когда дело касается любви? Однажды попробовав её на вкус, мне не хотелось останавливаться, а лишь поглощать, объедаться, наполнять каждую клетку тела Эммой. Сид и правда была её подругой, она и правда ждала моего звонка в Лос-Анджелесе, я и правда хотел всё сделать правильно, но один взгляд на раскрасневшиеся от поцелуев губы Эммы воззвал к неправильности.

– Эмма, скажи, что ты чувствуешь? Когда я делаю так… – Я коснулся губами уголка её глаза. Иллюзорно, воздушно, как опустившаяся снежинка на кисточку ресниц. – Или так. – Мои губы оставили более заметный след на её щеке, в опасной близости к размякшей линии её губ. – Или так. – Я ошпарил её рот своим, но она не испугалась обжечься. – Что ты чувствуешь ко мне, Эмма?

– Всё. – Еле слышно ответила она. – Всё, что только можно чувствовать. Не знаю, как это случилось. Когда я влюбилась в тебя, в какую из ночей, что мы проводили вместе на разных краях мира, но я давно испытываю к тебе то, что не испытывала ни к кому. Из-за тебя я порвала с Уиллом.

Больше мне ничего не нужно было слышать.

– Я расстался с Сид. – Соврал я с такой лёгкостью, что сам в это поверил. Я ведь и правда собирался с ней расстаться, так что это не считается обманом, ведь так? – Сказал, что всё кончено, прямо перед тем, как прилететь сюда. Я пытался почувствовать к ней что-то, но это сложно, когда ты постоянно живёшь в моих мыслях.

– Ты правда с ней расстался?

Её рука снова легла