– Ну, раз вы так настаиваете, – без особого восторга согласилась мать, – но я хочу, чтобы завтра мы вышли уже на рассвете. Я не собираюсь тратить впустую даже час. Книга Перехода должна быть открыта как можно скорее.

Лойал ошеломленно выпрямился:

– Так вот что обсуждает Великий Пень?! Такое нельзя допустить, только не сейчас!

– В конце концов, нам все равно придется покинуть этот мир, так же как и прийти в него, когда Колесо повернется, – ответила мать, подойдя к ближайшему камину и расправив юбки снова. – Так написано. Сейчас как раз самое подходящее время, и чем скорее это случится, тем лучше.

– Вы тоже так считаете, Старейшина Хаман? – взволнованно уточнил Лойал.

– Нет, мой мальчик, ни в коей мере. Как раз перед нашим уходом я целых три часа говорил перед Пнем, и, надеюсь, мне удалось переманить несколько умов на правильный путь. – Старейшина Хаман взял высокий желтый кувшин, наполнил голубую чашку чаем, но не стал пить, а принялся задумчиво рассматривать напиток. – Но, боюсь, твоя мать склонила на свою сторону куда больше. Она и правда может добиться нужного ей решения уже в ближайшие месяцы.

Эрит налила чаю его матушке, затем наполнила еще две чашки и принесла одну ему. Уши Лойала опять задрожали от смущения. Это должен был сделать он. Ему еще очень многому предстоит научиться, чтобы стать хорошим мужем, и он прекрасно это осознает.

– Если б я мог выступить перед Пнем… – горько протянул он.

– Я смотрю, ты действительно этого хочешь, муж. – Муж. Значит, Эрит настроена крайне серьезно. Звучит так же веско, как «сын Лойал». – И что бы ты сказал Пню?

– Не хочу, чтобы он позорился, Эрит, – встряла мать прежде, чем он успел открыть рот. – Лойал неплохо пишет, и Старейшина Хаман говорит, что в нем есть задатки ученого. Но у него отнимается язык даже перед сотней слушателей. И, ко всему прочему, он совсем еще мальчик.

Старейшина Хаман так о нем сказал? Интересно, когда же, наконец, уши прекратят дрожать по поводу и без повода?

– Любой женатый мужчина имеет право выступить перед Пнем, – твердо заявила Эрит. Теперь ее уши определенно отклонились назад. – Может, вы мне позволите направлять собственного мужа самой, матушка Коврил?

Губы матери беззвучно шевелились, брови едва не слетели со лба. Он в жизни не видел ее настолько удивленной, хотя, по сути, ничего неожиданного в таком повороте событий не было. У жен всегда приоритет над матерями. – Так что же, дорогой муж, ты бы сказал?

Лойал не просто хотел, он просто не видел другого выхода. Он сделал длинный глоток пахнувшего специями чая, но менее сухо во рту от этого не стало. Матушка права: чем больше народу, тем больше он начинал отклоняться от основной мысли и увязал в попутных рассуждениях. Ну и еще приходится признать, что иногда он терялся даже перед несколькими слушателями. Совсем немного. И только иногда. Разумеется, он знал кучу словесных форм – да их знает каждый пятидесятилетний ребенок, – но вот подходящие слова отказывались приходить. Сейчас перед ним хоть и небольшая аудитория, но отнюдь не простая. Мать – знаменитая Говорящая, Старейшина Хаман – широко известная личность, не говоря уже о том, что он Старейшина. И Эрит. Мужу всегда хочется достойно выглядеть в глазах своей жены.

Повернувшись к ним спиной, он подошел к ближайшему окну и замер, перекатывая в ладонях чайную чашку. Окно подходило Огир по размеру, хотя по величине стеклянные пластинки не отличались от тех, что в комнатах внизу. Падавший с серых небес дождь превратился в морось, и теперь, несмотря на пузырьки в стеклах, можно было различать деревья, растущие на другой стороне полей – сосны и ниссы, редкие дубы, – все они были покрыты свежей весенней листвой. Люди Алгарина хорошо заботились о лесах и очищали их от валежника, чтобы лишить пищи лесные пожары. С огнем следует обращаться осторожно.

Теперь, когда Лойал не видел обращенных на него глаз, слова рождались легче. Может, нужно начать с Тоски? Осмелятся ли они уйти из стеддингов, если начнут умирать через несколько лет? Нет, этот вопрос наверняка уже задавался, и ответы на него были найдены, иначе Пень завершился бы менее чем за год. Свет, если бы он обращался к Пню… На мгновение он увидел толпы, стоящие вокруг него, сотни и сотни мужчин и женщин, ожидающих его слов; может, их несколько тысяч. Язык прилип к небу. Лойал моргнул – и снова перед ним только пузырьки внутри стекла и деревья вдалеке. Он обязан поступить именно так. Он не так уж и храбр, что бы там ни думала Эрит, но узнал кое-что о храбрости, наблюдая за людьми, наблюдая за тем, как они держатся, несмотря ни на что, не обращая внимания на усиливающиеся порывы ветра, сражаются безо всякой надежды, сражаются и побеждают, только потому что бились отчаянно и храбро. И тут он понял, что нужно сказать.

– В Войне Тени мы не окапывались в наших стеддингах в надежде, что троллоки и Мурдаалы пройдут мимо. Мы не открывали Книгу Перехода и не бросались в бегство. Мы стояли бок о бок с людьми и сражались с Тенью. В Троллоковых Войнах мы не прятались в стеддингах и не открывали Книгу Перехода. Мы вставали плечом к плечу с людьми и сражались с Тенью. В самые темные годы, когда не было и проблеска надежды, мы сражались с Тенью.

– Однако ко времени Войны Ста Лет мы научились не вмешиваться в людские дела, – вставила мать. Такое было в порядке вещей. Выступление могло превратиться в дебаты, если изящество твоего ораторского искусства не увлекало слушателей. Однажды, защищая очень непопулярную точку зрения, матушка говорила от восхода до заката солнца, причем никто не посмел ее перебить, и на следующий день никто не поднялся, чтобы изречь ответное слово. Лойал не умел говорить красиво. Он просто мог говорить то, во что верит. Он продолжил смотреть в окно.

– Война Ста Лет была делом людей, и нас не касалась. Тень же – наше общее дело. Когда Тень вставала против нас, рукояти наших топоров становились длиннее. Быть может, через год, через пять или десять, мы все-таки откроем Книгу Перехода, но если мы сделаем это сейчас, мы не сможем сбежать в надежде обрести реальную безопасность. Тармон Гай’дон приближается, и на волоске висит судьба не только этого мира, но и любого другого, куда мы направим свои стопы. Когда деревьям грозит пожар, мы не бежим прочь, надеясь, что пламя не бросится за нами следом. Мы сражаемся с ним. И сейчас Тень наступает, словно лесной пожар, и мы не смеем бежать от нее.

Что-то двигалось среди деревьев, повсюду, насколько хватало глаз. Стадо скота? Тогда это очень крупное стадо.

– Очень даже неплохо, – одобрила мать. – Конечно, чересчур прямолинейно, чтобы получить вескую поддержку на Пне в стеддинге, не говоря уже о Великом Пне, но весьма неплохо. Продолжай.

– Троллоки, – выдохнул Лойал.

Это были именно они: тысячи троллоков в черных шипастых доспехах потоком лились из леса, потрясая изогнутыми, словно косы, мечами и копьями. Тут и там виднелись факелы. Полчища троллоков растянулись от горизонта до горизонта. Не тысячи. Десятки тысяч.

Эрит протиснулась к окну рядом с ним и тоже ужаснулась: