Хотя по людским меркам, женщина была весьма пожилой, она поднялась быстрее него и к тому моменту, когда Лойал достиг вершины лестницы, уже торопливо шагала по коридору. Скорее всего, она несла полотенца в комнату его матери, Старейшины Хамана и Эрит. Наверняка они хотели немного обсохнуть перед разговором. Ему очень хотелось, чтобы так оно и было. Значит, это дает ему немного времени на размышления. Мысли в голове двигались так же неспешно, как и его ноги, а ноги скорее напоминали по тяжести пару жерновов.

Шесть спален, выстроенных для Огир, располагались вдоль коридора, который тоже прекрасно подходил этому весьма крупному народу по размеру, – здесь поднятые вверх руки Лойала почти на шаг не доставали до потолочных балок. Тут же были кладовая, купальня с большой медной ванной и гостиная. Все это находилось в самой старой части особняка, которая насчитывала уже почти пятьсот лет. Целая жизнь для очень старого Огир, и очень много жизней для людей. Люди живут так недолго, если не считать Айз Седай. Видимо, поэтому они все время мельтешат, как колибри. Хотя и Айз Седай порой суетятся не меньше, чем все остальные. Пойди их разбери.

На двери гостиной красовалась резьба, изображавшая Великое Древо. Нет, это не работа мастера Огир, но тем не менее Древо было выполнено весьма скрупулезно, и узнать его не составляло труда. Лойал задержался, чтобы одернуть куртку и пригладить пальцами волосы. Жаль только, нет времени натереть ваксой сапоги. Манжет украшала смачная чернильная клякса. И на это тоже нет времени. Кадсуане права. Мама не из тех женщин, которых стоит заставлять ждать. Странно, что Кадсуане знает ее. А она наверняка знакома с ней, раз так говорила. Коврил, дочь Эллы, дочери Сунг – известная Говорящая, но он не думал, что ее слава распространяется за границы мира Огир… Свет, у него прямо перехватывает дыхание от волнения!

Постаравшись справиться с собой, он вошел. Петли скрипнули. Даже здесь. Слуги жутко удивились, когда Лойал попросил немного масла для смазки – это их обязанности, а он гость, – но все осталось по-прежнему.

Комната с высоким потолком была весьма просторной: темные гладкие обои, стулья, украшенные резьбой в виде виноградных лоз, такие же небольшие столики, железные напольные светильники подходящей высоты, зеркала которых отражали пляшущие язычки пламени на уровне головы Лойала. Если не считать книжного стеллажа – книги, лежавшие там, были старыми, переплеты облупились, да, помимо всего прочего, Лойал их уже все читал, – только лишь небольшая чаша из поющего древа была сделана руками Огир. Симпатичная вещичка; очень хотелось бы узнать, кто создал ее, но она такая старая, что единственное, чего от нее можно добиться, так это только чуть слышного эха. И все здесь было устроено кем-то, кто точно бывал в стеддинге. Такую обстановку вполне можно встретить дома у какого-нибудь Огир.

Конечно, комната отличалась от тех, что в стеддинге, но предок лорда Алгарина постарался, чтобы его гости чувствовали себя уютно.

Рядом с одним из кирпичных каминов стояла его мать – женщина с суровым лицом. Она расправила свои юбки, расшитые узором в виде виноградных лоз, и сушила их у огня. Лойал едва не вздохнул от облегчения, когда увидел, что промокла она не так сильно, как он думал. Значит, он был прав, решив дать им время слегка обсушиться. Их дождевики, должно быть, уже протекают. Такое случается со временем, – масло, используемое для пропитки ткани, вымывается. Так значит, ее настроение может оказаться не настолько скверным, как он боялся. Седовласый Старейшина Хаман, – его яркий камзол местами потемнел от влаги, – покачивая головой, осматривал топор, снятый со стены. Рукоять топора была ростом с него. Он был выкован в эпоху Троллоковых Войн или даже раньше. На стене оставался еще один такой же топор, тоже отделанный золотом и серебром, и еще пара богато украшенных заостренных садовых ножей, тоже с длинными рукоятями. Конечно, садовые ножи, заточенные с одного края и зазубренные с другого, всегда делались с длинными древками, но отделка и длинные красные кисти указывали, что они использовались и в качестве оружия. Не самый удачный выбор для украшения помещения, предназначенного для чтения, беседы или безмолвного созерцания покоя.

Но взгляд Лойала тут же скользнул мимо матери и Старейшины Хамана ко второму камину, где свои юбки сушила маленькая и казавшаяся почти хрупкой Эрит. Аккуратный ротик, короткий, приятно скругленный носик, глаза цвета зрелого стручка серебряных колокольчиков. Да что там! Она была прекрасна! А ее ушки, виднеющиеся из-под волны блестящих черных волос, ниспадавших на спину… Кругленькие и пухленькие, с пушистыми кисточками на концах, которые на вид казались мягче пуха одуванчика… О, это самые роскошные ушки, которые Лойалу когда-либо доводилось видеть. Но он, конечно, не настолько бестактен, чтобы заявлять об этом вслух. Девушка загадочно улыбнулась ему, и уши Лойала задрожали от смущения. Нет, не может же она знать, о чем он думает. Или может? Ранд утверждал, что женщины иногда умеют читать мысли, но он имел в виду человеческих женщин.

– Вот ты где, – сказала мать, уперев в бока кулаки. Она-то как раз не улыбалась. Брови нахмурены, губы поджаты. Если матушка в таком настроении, значит, промокла она насквозь. – Признаюсь, ты устроил нам веселенькую гонку, но теперь ты у меня в руках, и я позволю тебе снова удрать. Что это у тебя на губе? И на подбородке! Ты пойдешь и сейчас же все сбреешь. И не смей гримасничать, Сын Лойал.

Встревожено теребя губу, он попытался сохранить невозмутимое выражение лица – когда мать обращается к тебе «сын», ничего хорошего это не предвещает, – но не слишком удачно. Он очень хотел отпустить усы и бороду. И пусть кое-кто считает это излишним, учитывая его юный возраст, все равно…

– Веселенькая, ничего не скажешь, – сухо подтвердил Старейшина Хаман, водворяя топор на место. Он-то как раз мог похвастаться внушительными седыми усами, свисавшими ниже подбородка, и длинной узкой бородкой, спускающейся на грудь. Правда, ему уже больше трехсот лет, но все равно это несправедливо. – Действительно веселенькая. Сначала мы отправились в Кайриэн, услышав, что ты там, но тебя там уже не оказалось. Тогда, после остановки в стеддинге Тсофу, мы двинулись в Кэймлин, где юный ал’Тор сообщил нам, что ты теперь в Двуречье, и великодушно взял нас с собой туда. Но тебя там снова не оказалось. Выяснилось, что ты уже Кэймлине! – Его брови готовы были соскочить со лба. – Мне уже стало казаться, что мы играем в прятки.

– Люди в Эмондовом Лугу рассказали нам, какой ты герой, – проговорила Эрит, ее звонкий голосок звучал подобно музыке. Ее руки теребили ткань юбки, а ушки подрагивали от восторга, – казалось, она вот-вот запрыгает. – Они рассказали нам, как ты сражался с троллоками и Мурдаалами и как в одиночку отправился запечатывать врата Манетерена, чтобы пресечь проникновение Тьмы в наш мир.

– Я был не один, – замахал руками Лойал. Он боялся, что его уши сейчас отделятся от головы и взлетят, так сильно они трепетали от смущения. – Со мной был Гаул. Мы сделали это вместе. Я бы не смог подобраться к вратам без Гаула.

Эрит сморщила свой чудесный носик, отметая все его возражения.

А матушка фыркнула. Ее уши стояли торчком от отвращения: