Гораздо меньше хлопот, по сравнению с выборами парламентариев, доставил Наполеону подбор министров. Здесь он как верховный глава исполнительной власти все решал исключительно по собственному усмотрению. Ключевые позиции в правительстве император старался укрепить новыми, но испытанными в разных сферах людьми. После 15-летнего перерыва он вернул в правительство Лазара Карно, назначив его министром внутренних дел. Это назначение было драгоценным подарком для якобинцев и всех вообще республиканцев, ибо Карно, прославленный «организатор победы» 1793 — 1794 гг. над феодальными интервентами, смело выступавший против коронации Наполеона, теперь, в 1815 г., как никто олицетворял собой Республику. Доминик де Вильпен, процитировав верное замечание Франсуа Гизо («Наполеону было нужно, чтобы знамя Революции, украшенное именами ее героев, реяло над Империей»), столь же верно добавляет от себя: «Карно играл роль гаранта морали и демократии. Его назначение говорит об умении императора сплотить вокруг себя республиканцев. Наконец, оно успокаивает французов, ибо рядом оказываются два человека, которые вошли в историю последней четверти века как спасители нации»[1650]. Правда, Карно принял должность министра внутренних дел с неохотой, прямо заявив Наполеону: «Я был бы полезнее в военном ведомстве». Император переубедил его неотразимым аргументом: «Разумеется, я думал об этом. Но ваше появление в военном министерстве было бы истолковано Европой как мое намерение начать большую войну[1651]. А вы знаете, что я стремлюсь к миру»[1652].

Военное министерство Наполеон передал в железные руки маршала Л. Н. Даву. Удивительно, как и почему дезориентирован автор отличной книги «Сто дней» Д. Вильпен, полагающий, будто Наполеон «всегда относился к Даву с недоверием» и даже «завидовал (? - Н. Т.) маршалу, чья слава затмевала (?? - Н. Т.) его собственную»[1653]. В действительности же после их первого совместного похода в Египет 1798 - 1799 гг., когда Наполеон присматривался к Даву, этот маршал стал, по справедливому определению Е. В. Тарле, «любимцем Наполеона»[1654], о чем свидетельствует и уже цитированное мной в этом томе высказывание императора на острове Святой Елены: Даву - «один из самых славных и чистых (в смысле бескорыстных. - Н. Т.) героев Франции»[1655].

На ответственный пост министра иностранных дел Наполеон вернул Армана де Коленкура - одного из самых близких лично к нему сановников. Это назначение и во Франции, и в Европе было воспринято позитивно. Ведь Коленкур как дипломат всегда слыл поборником мира: будучи послом в России, с 1807 по 1811 г., он все делал для сохранения русско-французского союза; перед войной 1812 г. настойчиво отговаривал Наполеона от нашествия на Россию, а в 1814 г., впервые возглавив внешнеполитическое ведомство, приложил колоссальные усилия для того, чтобы склонить императора к заключению, «пока не поздно», мирного договора с державами шестой коалиции. Тогда эти его усилия успеха не имели, но почему бы не теперь?

Точно рассчитанными и вполне ожидаемыми выглядели почти все (кроме одного) другие назначения на министерские посты: Ж. Ж. Р. Камбасерес - министр юстиции, М. М. Ш. Годен - министр финансов, Д. Декре - морской министр, А. М. Лавалетт - генеральный директор почтового ведомства. Зато возвращение Жозефа Фуше на место министра полиции стало неожиданностью, озадачившей и современников, и позднее - историков. Отметив, что Фуше «перекинулся к Наполеону (от Бурбонов. - Н. Т.) в последний момент», А. 3. Манфред подчеркивал: «...это назначение было, несомненно ошибочным шагом; по выражению одного из современников, назначить Фуше министром полиции значило поселить измену в собственном доме»[1656].

Что толкнуло Наполеона к такому шагу? Думается, лучше всех объяснил это Е. В. Тарле[1657]. Во - первых, Фуше «ухитрился перед самым въездом Наполеона в Париж (20 марта. - Н. Т.) вызвать против себя гнев Бурбонов и опалу», что, конечно же, император принял к сведению. Главное же, Наполеон знал и ценил исключительные способности Фуше к раскрытию любых заговоров и к изысканию негласной информации на любые темы. Император все еще находил, что такой министр полиции более полезен ему, нежели опасен, и лишь помог вести засекреченное наблюдение за ним. Когда же главный наблюдатель Флери де Шабулон раскрыл похожий на измену контакт Фуше с Меттернихом, Наполеон вызвал министра «на ковер», но тот артистически увильнул от изобличения. Наполеон отпустил его со словами: «Вы изменник, Фуше! Мне бы следовало приказать, чтобы вас повесили». Фуше, изогнувшись в верноподданническом поклоне, робко возразил: «Я не разделяю это мнение вашего величества». Этот разговор состоялся перед самым отъездом Наполеона на фронт - разобраться с Фуше у него тогда не хватило времени. Позднее, уже на острове Святой Елены, он признается в разговоре с генералом Г. Гурго: «Если бы я победил при Ватерлоо, то сразу бы приказал расстрелять его»[1658].

Наполеон не пожалеет о том, что назначил военным министром Даву. «Железный маршал» оказался первоклассным чиновником. Именно он обеспечил ускоренную мобилизацию кадровых войск и Национальной гвардии, а также боевую подготовку резервов[1659]. Но на полях сражений Наполеону будет его очень недоставать - как, собственно, и многих других маршалов. Бертье, Мармон, Макдональд, Виктор, Удино остались верны Бурбонам; Массена, Лефевр и Мортье по болезни, Сен-Сир по убеждениям и еще трое по возрасту (Монсею было за 60 лет, Серрюрье - за 70, Келлерману - под 80) оказались не у дел, а Периньон и Ожеро были изгнаны за потуги к измене в 1814 г. В строю оставались, кроме Даву, Ней, Сюше, Сульт, Журдан, Брюн и новый (с 15 апреля 1815 г.), хронологически последний, 26-й в созвездии наполеоновских маршалов Груши. Из них Сюше командовал Альпийской армией, обороняя Лион, а Брюн - другими войсками у южных границ Франции, Журдан возглавлял парижский военный округ. Таким образом, Наполеон смог взять с собой в последний поход - на север, в Бельгию, - только трех маршалов: Нея, Сульта и Груши. Даву как военный министр был оставлен в столице. Наполеон так и сказал ему: «Я не могу доверить Париж никому, кроме вас»[1660].