Пока комплектовались полки регулярных войск и Национальной гвардии, Наполеон занялся главным делом - конституционной реформой. Для этого он (к всеобщему удивлению) приказал отыскать и доставить к нему в Тюильри его личного врага Констана.

Бенжамен Анри Констан (1767 - 1830 гг.) - писатель[1630], публицист, социолог, всемирно известный теоретик конституционализма - пребывал в эмиграции с 1803 г. до возвращения Бурбонов в 1814 г. 19 марта 1815 г. (за день до «прилета» Наполеона в Париж!) он опубликовал в газете «Журналь де деба» буквально остервенелую передовицу против «людоеда Бонапарта»: «На стороне короля - конституционная свобода, безопасность, мир; на стороне Бонапарта - рабство, анархия и война . Он - Аттила, он - Чингисхан, только более страшный и отвратительный». Примечательна концовка этой передовицы: «Я увидел, что король слился с нацией воедино. Я не стану, подобно жалкому перебежчику, пресмыкаться то перед одной, то перед другой властью, прикрывая низость софизмами и лепеча пошлости, дабы искупить постыдную жизнь»[1631]. Не успев бежать вместе с королем за границу, Констан затаился в Нанте, и там его разыскали и оттуда доставили в Тюильри курьеры от Наполеона - прямо «в пасть Аттиле».

«Бенжамен Констан, - иронизирует Е. В. Тарле, - предстал перед “Аттилой” не без трепета и к восторгу своему узнал, что его не только не расстреляют, но предлагают ему немедленно изготовить конституцию для Французской империи»[1632].

Да, именно так: в день первой же встречи с Констаном, 6 апреля, Наполеон предложил ему составить не то чтобы новую конституцию империи, но «Дополнительный акт» (под таким названием) к действующей Конституции 1804 г. При этом император откровенно изложил свое видение задуманного им «Дополнительного акта». Вообще, «чтобы обезоружить гостя и снять его предубеждение, - читаем у Д. Вильпена, - Наполеон выставляет себя в лучшем свете: он предупредителен, приятен, блестящ»[1633]. Здесь уместно процитировать воспоминания очевидца первой, почти двухчасовой встречи Наполеона с Констаном П. А. Э. Флери де Шабулона: «Император, желая привязать к себе господина Констана, пустил в ход все свое очарование. Когда он хотел приковать кого-нибудь к своей колеснице, он изучал и с необыкновенной проницательностью постигал ум человека, его характер, принципы, его главенствующие страсти, и тогда с непринужденным изяществом, с силой и живостью выражения, придававшими столько ценности и прелести его беседе, он незаметно проникал вам в душу. Он завладевал вашими страстями, мягко возбуждал их, ласкал их сердечно. Затем, раскрывая вдруг все волшебное богатство своего гения, он опьянял вас, погружал в восторг и покорял так быстро и так полно, что вам казалось, будто вы околдованы»[1634].

Расположив Констана к себе (разумеется, о передовице в «Журналь де деба» не было сказано ни слова), Наполеон доверительно делился с ним своими идеями о «Дополнительном акте». «Нация, - говорил он Констану о своей коронации 1804 г., - бросилась к моим ногам, когда я пришел к власти. Вы должны об этом помнить, вы же попробовали быть в оппозиции. Где была ваша опора, ваша сила? Нигде! . Но времена изменились. Вновь возникла потребность в конституции, дебатах, речах . Дайте мне ваши идеи. Публичные прения, свободные выборы, ответственные министры - на все это я согласен . Нужна прежде всего свобода прессы, душить ее - бессмысленно. В этом я убежден . Я человек из народа. И если народ действительно хочет свободы, я ее ему дам»[1635]. Далее они «оба работают сообща во время ежедневных встреч до 20 апреля»[1636]. Собственно, Констан выступал в роли автора (не зря парижане окрестят «Дополнительный акт» «Бенжаменкой»), а Наполеон - в роли редактора. Констан, как на то и рассчитывал император, с первой же их встречи был воодушевлен, полон восторга и работал вдохновенно.

23 апреля Дополнительный акт к конституциям Империи был опубликован. Уточненный и окончательный вариант названия этого акта увязывал его с конституцией не только 1804, но и 1802 г., а главное, подчеркивал, по мысли Наполеона, «преемственность между первым (до 1814 г. - Н. Т.) и вторым его царствованием»[1637]. Вот наиболее существенные дополнения к конституциям 1802 и 1804 гг. и, кстати, некоторые уточнения их статей в «Дополнительном акте» 1815 г.[1638] Значительно понижен имущественный ценз как для избирателей, так и для избираемых в органы власти. Лучше обеспечивалась свобода слова: отменялась предварительная цензура, а противозаконные выпады печати отныне могли караться лишь по суду. Были расширены и структура, и полномочия представительных органов: наряду с избираемой Палатой депутатов учреждалась новая - верхняя Палата пэров, члены которой назначались императором. Министры теперь были подотчетны обеим палатам, и законы должны были проходить через обе палаты прежде чем поступить на утверждение императору. Таким образом, император, сохранив за собой всю полноту исполнительной власти, поделился властью законодательной с двумя палатами. В случае конфликта с Палатой депутатов император был вправе распустить ее (конфликт императора с Палатой пэров, т. е. его назначенцев, даже не предполагался).

Итак, «Дополнительный акт» представлял собой весомый довесок к двум конституциям Наполеона, заметно ослабивший пресс наполеоновской диктатуры. Как бы в благодарность нации за доверие и поддержку Наполеон, верный своим мартовским обещаниям, принимал обличье конституционного монарха. Но соблюсти должную последовательность в этом конституционализме он не смог, когда увидел, что итоги выборов в Палату депутатов и, главное, поведение обеих палат не оправдывают его надежд на их покорность ему как признанному главе нации.

С одной стороны, Наполеон понимал и позднее (в изгнании на острове Святой Елены) признал, что только обращение к народу под лозунгами великой революции 1789 г. «Свобода, равенство, братство» могло бы привести его к победе над седьмой (и любой другой, сколько бы их ни было) коалицией. Утопить в крови французский народ коалиционеры не смогли бы и силами миллионной армии. Они просто не рискнули бы пойти на это, хотя бы из страха перед заражением их собственных армий и народов проказой революции. «Нужно было снова начать революцию, - прямо говорил Наполеон, вспоминая о 1815 г., - . Без этого я не мог спасти Францию»[1639]. Но, с другой стороны, он же признался Констану в дни работы над «Дополнительным актом»: «Я не хочу быть королем Жакерии»[1640]. Не желая крайностей революции с ее «большим террором» и с риском гражданской войны, Наполеон избрал компромиссный путь, но сплотить нацию вокруг себя, как он надеялся, «Дополнительным актом» ему не удалось. Либеральный довесок к его конституциям не удовлетворил ни либералов справа, ни якобинцев слева (правые сочли его слишком малым, левые - излишне большим). Бонапартисты же, безоглядные приверженцы Наполеона, составили в нижней палате нежданно - негаданно жалкое меньшинство (из 620 депутатов - лишь 80, против 40 якобинцев и 500 (!) либералов)[1641].