Он картинно прикрыл рот рукой.

– Точнее уже не будет. Но могло бы быть. Ты, главное, не сомневайся. Из тебя получился бы прекрасный маг. Даже жалко, что не получится. Но верь, ты послужишь важной цели.

Эльф убежденно кивнул сам себе. А Лиса замерла, боясь упустить хоть малейшую деталь в его внезапно проснувшейся откровенности.

– Я так долго тебя ждал. Не тебя конкретно. – он затряс головой. – Но это даже к лучшему. Получился такой приятный сюрприз, увековечить твое имя рядом с моим. Ты хочешь быть известной, Лиса? Хочешь, чтобы о тебе изучали в Университете? Чтобы магистры Хайте и Эйнор с пеной у рта спорили, у кого ты больше обучалась?

Лиса покачала головой. А эльф изумился.

– Нет? Что ты! А как же знаменитое тщеславие магов? Не разочаровывай меня, Лиса. Когда я разочарован, я становлюсь грубым. А это ни для кого не выгодно. Я не люблю быть грубым. Тебе не понравится то, что я делаю в такие моменты.

Лиса, едва отошедшая от приступа удушья, с ненавистью посмотрела на него.

– Это так, пустяки. – ответил он, глядя на нее. – Это лишь для острастки. А вот когда я по-настоящему груб, то тому, кто рядом жить не хочется. И они сами умоляют меня оборвать их жизненную нить. Но ты же меня не разочаруешь?

Он посмотрел на Лису, ожидая ответа, но она не собиралась отвечать. И глядя в его лучащееся самолюбием лицо, девушка театрально откинула голову и прикрыла глаза, показывая, как он ей надоел. Лицо эльфа перекосило от гнева.

– Не смей вести себя так, будто я мерзавец. – прошипел он.

Лиса хмыкнула. Лир, почти не прилагая усилий, схватил ее за многострадальное горло и рванув вверх, припечатал к стене. Больно ударившись головой, она не смогла сдержать стона. Его рука по-прежнему сжимала ее горло, а лицо было слишком близко. Идеально-красивое лицо, зеленые до одури глаза, прямой нос, четко-очерченные губы. Красавец, по которому млела не одна девушка из таких, как Юма. Да что там говорить, будь ее сердце свободно, она сама без памяти влюбилась бы в него. Но и у идеалов бывают трещины. И одна такая, огромная, была сейчас прямо перед ней, как на ладони. Вседозволенность, избалованность, самодовольство, властолюбие и жестокость. Эльф дышал часто, прижимая ее своим телом к стене. А ей было омерзительно чувствовать его дыхание на своем лице.

– Маленькая, хрупкая Лиса. – прошипел ей в лицо Лир. – Как думаешь, Кристиан полюбил тебя за твою хрупкость?

Потом, подумав, и, одним нажатием пальцев прервав ее сопротивление, продолжил:

– Не-е-т. Вовсе не за это. За отчаянную борьбу. За то, что ты не сдаешься, даже если знаешь, что ни к чему хорошему твоя храбрость не приведет. Глупая.

Он буквально выплюнул ей в лицо это слово. Лиса даже зажмурилась, но тут же открыла глаза, взглянув прямо, без малейшего страха. Страха и правда не было. Если он все равно намерен убить ее, то пусть лучше сейчас. Тогда она хотя бы развяжет руки Кристиану. Тогда перестанет чувствовать себя виноватой за то, что он в ловушке.

– И отчаянная. Мне нравится. – на лице эльфа появилось другое выражение. То, которое уже видела на лице Мортейна, и она даже знала, что он сейчас сделает, поэтому, не давая ему продолжить, одновременно плюнула ему в лицо и попыталась ударить коленом, как вампира в прошлый раз. Плевок достиг цели, а вот колено было безжалостно прижато к стене. Лиса яростно выдохнула через нос. Эльф же, вытерев лицо другой рукой, схватил ее за подбородок, не давая возможности вырваться и больно поцеловал ее, грубо проникая сквозь губы языком, скользя им по сомкнутым зубам, вызывая омерзение. Надавив на сжатые челюсти рукой, он заставил ее впустить язык внутрь, и Лиса отчаянно замычала, задергалась, отбиваясь от навязываемого поцелуя, а после изо всех сил укусила его, заставляя отступить, замычав от боли. Эльф, отодвинувшись, тут же ударил ее наотмашь, вновь впечатывая головой в стену.

– Тварь! – выругался он. – Тварь. Как же прав был Раммарин. Но я заставлю тебя, заставлю хотеть меня. Ты будешь послушной, бегающей собачонкой, вымаливающей ласку. Поверь.

Лиса смотрела на него, такого красивого и такого слабого, нелепо плюющегося угрозами. И расхохоталась. Дико, от души, тут же получая вторую пощечину и удар головой, без того уже звенящей от ударов. Солоноватый вкус крови во рту она почувствовала тут же, да, и из носа, кажется, потекло. А эльф, не останавливаясь, ударил изо всех сил в живот. Лису скрутило и дыхание остановилось. Не в силах вдохнуть, она повалилась на пол, где скрючилась, выдыхая и вдыхая лишь едва-едва. Слезы брызнули из глаз, кровавая пелена закрыла все. Руками она обхватила взрывающийся болью живот, а ртом хватала воздух, как вытащенная рыба. Он входил со свистом через сузившееся горло и сжавшуюся диафрагму. Она знала, что должно пройти время и отчаянно не позволяла панике победить в этой борьбе. Корчась на полу, в ногах эльфа, глядящего на это с омерзением, она обещала себе. Обещала отомстить. За Криса, за Миранту, за Эша, за Винза, за Эдмонда, за Кристиана и за себя. За всех. Когда бы это ни случилось.

После ухода Лира, отдав должное отчаянным рыданиям, Лиса повисла на некоторое время в какой-то прострации. Живот ныл, стоило сменить позу. Губы треснули от ударов. В носу поселился стойкое ощущение металлического запаха. А горло болело застарелой болью. Отследив свое состояние и как-то отрешенно посочувствовав самой себе, Лиса принялась вспоминать.

Они с наставницей сталкивались с «Блаженной мукой» лишь однажды и именно тогда она узнала, как звучит это заклятие. Ведь бедную Карин закляли прямо на их глазах. Они были на рынке, ходили закупать продукты для очередной седмицы в лесном доме. Карин торговала расписными досками, деревянными ложками и глиняными горшками. Каждый раз, проходя мимо ее лотка с посудой, Лиса останавливалась полюбоваться красивым узором и удивиться, насколько искусной была роспись. Василина даже однажды купила у нее глиняный горшок для молока, когда Лиса разбила предыдущий. То, что мясник Рейвин давно на девушку заглядывался, ни для кого секретом не было. Будучи соседом по лотку, он пытался, то помочь расставить товар, то в дождливую погоду подкладывал доски так, чтобы и перед лотком Карин покупатели могли остановиться. Лиса даже спросила однажды у наставницы, почему Карин так холодна к мяснику. На что Василина ответила, что любовь не купишь даже сотней деревянных досок.

Карин нравился вовсе не торговец. Захаживал к ним на рынок один молодой плотник. Вдовый он был, с маленькой дочкой. Вот для них у Карин всегда находились и нужные ложки, и леденец для малышки в дар. Мясник это тоже заметил. Но лишь скрипел зубами. А уж когда, спустя несколько месяцев, плотник женился на девушке, Рейвин совсем озлобился. Зимой, когда ближе к Длинноночью на рынке расставлялись шатры заезжих магов-иллюзионистов, Рейвин, оставив лоток под присмотром Карин, отлучился ненадолго, а вернулся уже не один. Вполне вежливо поблагодарив соседку, мясник перевел взгляд на своего спутника и кивнул. Лиса с Василиной как раз рядом были, покупали овощи у розовощекой гномки. Так та овощи им отвешивала, а сама за Карин наблюдала. И тут Лиса услышала, как вскрикнула Карин. Василина кинулась было к незнакомому мужчине. Тот схватил лавочницу за голову, заставляя смотреть ему прямо в глаза. Однако, Рейвин приступил дорогу ведунье, а тут уже и слова заклятия послышались. Василина сразу отступила, сказав, что теперь уже ничем не поможешь. Ушли они тогда с рынка, только наставница день прождала, да обратно на рынок засобиралась. Еще и туесок взяла с травами. И Лиса за ней увязалась. Но Карин на рынке уже не было. Мясника они тоже не увидели. А гномка овощница, причитая, поведала, что в тот день незнакомец тут же ушел. Рейвин-то ему тяжеленький мешочек передал. Видать, заплатил сполна. На Карин он в тот день вовсе не смотрел. Только на следующий день искусную лоточницу как подменили. Она около мясника все крутилась. И так к нему подойдет, и в глаза заглянет. Он ей тут возьми да скажи, мол, поцелуй меня при всех. Гномка-то думала, что Карин ему пощечину влепит, так бежала к нему. А она возьми, да и поцелуй его. Еще и в глаза заглядывает, нравится ли. А сама полушубок расстегивает, да за тесемки нагрудные уж рукой тянет. Срам-то, прямо при людях. Ушла, в общем, Карин из семьи от горячо любимого мужа, да маленькой девочки. К мяснику ушла, а тот, как люди сказывали, через какое-то время отдал ее в веселый дом. Что уж с ней после сделалось, Лиса не знала.