и только! Вы, верно, заметите, что всегда прежде весть пробежит – а потом придет дело.

Ни одна мера не огорчает и не смущает меня. Я только и думаю, как бы сесть в Карлове и забыть весь мир! Пора!

Сделайте одолжение, если удосужитесь, известите меня о здоровье старика отца[1983]! Я его страстно люблю – это моя слабость – и сильно беспокоюсь о его здоровье – он сам не напишет об этом.

Слышал я, что старик Стороженко сделан министром внутр[енних] дел Царства Польского[1984]. Сын, верно, лучше знает это. Дороги у нас никакой нет! Ужас – и давно не видать Туркула, чтоб узнать от него о Стороженке.

Когда Вы получите это письмо, будут уже праздники. Поздравляем все Вашу добрую и милую семью от А до Z – и Софье Николаевне целую ручки! Не забудьте похристосоваться за меня с Михайлой Николаевичем и поцеловать ручку Ольге Павловне – а ее малютку в щечку. Дяде нашему Евстафию Борисовичу низкое челобитие.

Ваша гувернантка явилась к моей – с письмом от м-м Морне. Was soll das bedeuten?[1985]

Верно и искренне преданный к Вам

Ф. Булгарин

25 марта 1844. СПб.

NB. Ради Иисуса, за его распятие и воскрешение в третий день, по писанию – отошлите письмо длиннейшему Гейсту. С почты он и весь год не получит – Ordnung[1986]!

13

Любезнейший и почтеннейший Николай Игнатьевич!

Тотчас по получении Вашего письма исполняю Вашу комиссию. На что Вам слушать мои похвалы Гордаку – поговорите об нем с вашим Гафнером, инспектором вашей гимназии. Гафнер expert в этом деле – а он знает лучше меня Гордака. По сознанию всех здешних педагогов, ученых академиков, профессоров и всех этих скучных народов Гордак один из первых педагогов в Европе, а по мне он единственный: uno et solo[1987], потому что нравственность поставляет в главе воспитания! Посылаю Вам его программу, но теперь печатает полнейшую, как помечено рукою Гордака. Мои дети ходят в школу в 8 часов утра и возвращаются в 2 ½ часа пополудни – т. е. они экстерны[1988] и за это плата по классам, как означено на программе моею рукою. Но Гордак приготовляет только в высший класс гимназии – а не в университет – но как он мерит Дерпт[ским] университетом – то в здешний и довольно этого. В Дерпте гимназист среднего класса выше здешнего студента. Здесь просто ослы.

Оспаривать Ваши просьбы об отставке не смею – но мне досадно, что Вы выходите в то самое время, когда все лица тамошние хвастают, что принудили Вас удалиться. Я так нарочно выстроил Карлово – когда они провозгласили, что я не смею к ним воротиться! Не будь Ваши дочери взрослые девицы – я бы подрался с Вами, а не допустил до отставки. Впрочем, трудно судить о домашних обстоятельствах! Мне – так нет места лучше в мире – как мое Карлово возле Дерпта! Любят ли меня немцы или ненавидят – я плевать хотел! Черта ли мне в них! У меня есть книги, семья, а на партию преферанса – наберется народа – больше и не нужно. По мне – так еще лучше, что я развязался с hohen Adel und geehrten Publicum[1989]! – И Вас кто не любит? Шушера или Кто не знает! Наш старик[1990] эгоист – ни слова! А много ли Вы знаете теплосердных? – Все эти служаки на один солтык[1991]!

Как бы Вы меня одолжили, если б сообщили какие ни есть подробности о том, об чем Вы только помянули в последнем письме. Какие у Вас чиновники? За чем и по что – у Вас? Какие дела следуют? Кто виновен? В чем? – Ужели бурмистр – проклятый усидит? Экой бурмистр!

Ручки целую Софье Николаевне – а уж поблагодарите от меня за Гордака! Всем Вашим поклон, – некогда – пора спать – было 2 часа – очень много работы!

Верный до гроба друг

Ф. Булгарин.

NB. Сегодня получили рескрипт для напечатания в «Пчеле»[1992]. Директор Комовский[1993] просит вежливым письмом. Мазь на рану – и пошла писать по-старому. Я уж писал, что делать нечего, когда неоткуда взять – и некуда давать!

30 марта 1844

СПб.

14

Почтеннейший и любезный Игнатий [так!]!

Спешу Вас уведомить, что вчера подписали указ – утверждающий Павла Ивановича Гаевского директором Департамента Министерства просвещ[ения], а вице-директором некоего коллеж[ского] советника Александра Александров[ича] Берте, начальника 1[-го] отд[еления] в департ[аменте]. Да возрадуется русское просвещение и да устыдится Вильмен в своей Франции[1994]!

А я сижу в углу – и спорить не хочу —

Как Мефистофель – смотрю и хохочу!

Пусть лезут вверх глупцы – беда невелика,

Все перемелется – останется – мука!

Добрейшей Софье Николаевне ручки целую!

Верный Ф. Булгарин

16 апреля 1844

СПб.

15

Почтеннейший и добрейший Николай Игнатьевич!

Вы знаете, что такое бумажная работа, но не знаете, что такое издавать ежедневную газету при семи ценсурах, с полдюжиной фринтоспаев[1995]—сотрудников – и издавать одному. Старик Греч в Париже, молодой в Риге[1996] для женитьбы на ci-devant m-me Brallôt[1997] – и весь механисм, тяжелый механисм «Пчелы» упал на меня. А тут еще беда! У Итальян[ского] театра наехали на меня две кареты, сшибли с ног и чуть не убили до смерти – отделался ушибом ноги – и хромаю уже третью неделю. – Кто будет на место Княжевича в Одессе – не знаю[1998], ибо я удаляюсь от Уварова, Комовского и всей этой ракалии – а это их дело. На счет князя Ч.[1999], на счет отставки изверга Уварова и проч. – говорили в городе – но на деле слухи не оправдываются – да, кажется, ничего и не будет. Уварову хочется графства – и он не знает, как схватить его – и распускает слухи о своем удалении, чтоб его удержали[2000]. А славное место в Одессе – и Вам там было бы хорошо! Но без личного присутствия здесь ничего не сделаете. – В Русский театр хожу я только в бенефисы приятелей – т. е. авторов – а иначе не заглядываю туда. Харчевней пахнет. – Язык грубый, сцены отвратительные – актрисы – кухарки, актеры – лакеи. Не имею даже понятия о состоянии