Про себя воевода ее решение одобрил, однако Добрыню всерьез беспокоило: как бы не вышло это боком и самой царице, и боярину Славомиру с домочадцами. Встретил-то Гопон пропавшую жену, всей душой обрадовавшись ее возвращению. А вот не придет ли в бешенство, когда узнает правду? Несмотря на всю свою любовь к жене? Как крутенек может быть во гневе да в ярости царь-наемник, воевода уже видел и за образумившуюся беглянку, признаться, побаивался. Оставалось надеяться: этим двоим все-таки достанет ума помириться, а Мадина за столько-то лет супружества, надо думать, хотя бы худо-бедно, но выучилась, как мужнину буйну голову остужать, коли в виски ему кровь горячая ударяет.

Весь вечер великоградских послов в их горницах никто не тревожил, если не считать слуг, которые принесли русичам ужин. Карп Горбатый, советник и казначей Гопона, к ним тоже ни разу не наведался.

Добрыне бросилось в глаза: когда они с Мадиной и Василием вернулись во дворец, среди выбежавших на двор встречать царицу вельмож горбуна не было. По словам Ивана Дубровича, в посольские покои за те дни, пока Добрыня с товарищами отсутствовали, Карп заходил всего дважды. Коротко осведомлялся о здоровье гостей, о том, не терпят ли они в чем недостатка – и откланивался. Но Добрыня не сомневался: доверенный советник Гопона отлично знал, что посол князя Владимира и трое его витязей тайно уехали из столицы на поиски пропавшей государыни. Сама же Мадина Карпа откровенно недолюбливала. «Хоть о нем мне сейчас не напоминай, Добрыня Никитич!» – вырвалось у нее на одном из привалов по дороге в Бряхимов. После чего царица вновь наглухо замолчала.

Наутро богатыри-великоградцы поднялись рано. Принарядились в парадные кафтаны, чтобы в тронном зале не ударить лицом в грязь перед Гопоном и его разодетыми в шелка, парчу да бархат сановниками, быстро оттрапезничали – и принялись ждать, когда их позовут к хозяину дворца.

Ожидание порядком подзатянулось. Время уже подходило к полудню, когда наконец в двери постучали. За Добрыней явился самолично полусотник дворцовой охраны Гюрята Елисеевич, чьих людей приставили как почетную стражу к посольским горницам.

О том, куда отлучались из Бряхимова Добрыня и его товарищи, Гюряте, судя по всему, было известно. Перед отъездом именно он водил их повидаться с Гопоном – и он же провожал русичей из дворца. А увидев вчера во дворе воеводу и Василия, вернувшихся вместе с живой и невредимой царицей, молодой чернобронник аж просиял.

– Меня, господин посол, государь прислал за тобой да за Василием Казимировичем, – парень и сегодня улыбался открыто, как вешнее солнышко, и Добрыня счел это еще одним хорошим знаком. – Говорить он хочет только с вами двоими. Сказал, чтоб вы поспешили. Он вас с нетерпением ждет.

Что ж, с двоими так с двоими. Видно, повести разговор с послом князя Владимира Гопон опять собирался без лишних ушей. Это было понятно – и Добрыню не удивило.

* * *

Насторожило воеводу по дороге в тронный зал другое. Стражников в вороненых панцирях и темно-синих туниках в запутанных и темноватых дворцовых переходах да на лестницах стало много больше, чем было вечером. Прямо один в один как в день приезда великоградского посольства. Усилили охрану, получалось, или ночью, или с утра. Хотя Гопон, убедившись, что к исчезновению Мадины баканцы не причастны, должен был бы успокоиться и не ждать подвохов от чужеземных лазутчиков.

Или царь-наемник узнал, как дядя царицы обвел его вокруг пальца, и вообразил, что против него очередной боярский заговор плетется? Отдал, чего доброго, приказ бросить в темницу Славомира Пересветовича да его сына, а теперь ищет, кто из старой знати был их сообщником? С Гопона станется, он ведь и раньше дурил.

В приемной у дверей тронного зала от стражи было совсем уж не протолкнуться, даже Гюрята Елисеевич удивленно вздернул брови. Похоже, когда Гопон посылал его за русичами, караул еще не утроили.

Оружием царские охранники обвешаны были вовсе не парадным. Все – в полной броне, при щитах, кое у кого, кроме сабель на поясах, при себе – увесистые боевые топоры. Взглядами стражники, собравшиеся в приемной, встретили богатырей тяжелыми и хмурыми.

Гюрята и двое его чернобронников, которые сопровождали русичей, остались снаружи, а Добрыню и Василия в зал провел молоденький веснушчатый парубок в васильковом кафтане. Тот самый, вместе с которым Карп встречал их у дворцового крыльца, когда посольство князя Владимира только прибыло в алырскую столицу. Этого юнца, одного из людей казначея-горбуна, воевода успел в лицо хорошо запомнить.

Царь-наемник стоял у трона спиной к дверям, о чем-то негромко беседуя с Карпом Горбатым. Больше в зале никого не было, если не брать в расчет застывшую рядом с троном и у стен охрану да пару слуг у входа.

Услышав на пороге тяжелые шаги великоградцев, Гопон обернулся, и вот тут нехорошие предчувствия начали грызть Добрыню всерьез. Ни следа вчерашнего тепла и приветливости на лице царя-наемника он не увидел. Но мог бы побиться об заклад: появления в зале богатырей хозяин дворца действительно ждал с нетерпением.

Алырский государь опустился на трон – и только после этого одарил русичей холодным кивком: подойдите, мол. С той же самой надменной небрежностью одарил, что и пять дней назад.

Оделся сегодня Гопон Первый Сильномогучий в пышный наряд из темно-синего бархата и шелка. На зачесанных назад густых кудрях блестел обруч царского венца, украшенный сапфирами. Подпоясан молодой государь-богатырь был украшенным золотыми заклепками поясом, кафтан с высоким воротником аж слепил глаза серебряным и золотым шитьем. На левом запястье у правителя Алыра вдобавок ко всему этому великолепию красовался тяжелый, узорчатый широкий браслет из белого золота. Тоже сразу в глаза Добрыне так и бросившийся, когда царь-наемник опускался на трон и небрежно опустил руки на подлокотники. Похоже, наряжаться для приемов в тронном зале дорого-богато-красиво Гопон чистосердечно полагал наипервейшим царским долгом. В прочее время, как уже успели заметить русичи, он одевался куда проще.

Карп, вставший по левую сторону трона, тоже слегка наклонил голову, приветствуя великоградцев. Учтиво наклонил, однако улыбка, скользнувшая по бледным узким губам Гопонова советника, больше походила на быструю усмешку. Так усмехается расчетливый, но не боящийся делать смелые ходы игрок в тавлеи, который уже продумал до мелочей, как будет громить соперника за расчерченной на клетки доской.

Одет Карп, по своему обыкновению, был в темный неброский кафтан нарочито скромного покроя. «Черная ворона, что залетела в царские хоромы», – вновь вспомнил Добрыня.

Поначалу великоградец решил: все-таки молодой царь снова вдрызг рассорился вчера с Мадиной, толком даже не успев с ней помириться. Оттого сердце на послах и срывает. Но нет – ни злым и взбешенным, как во время первой их встречи в тронном зале, ни уж тем более опечаленным Гопон не выглядел. Несмотря на свой холодный и надменный вид, он казался довольным. Как шкодливый кот, всласть налакавшийся украдкой от хозяйки жирных сливок из кувшина. Или – точно мальчишка-бедокур, затеявший какую-то каверзу. От самодовольства молодого правителя Алыра аж распирало. В глубине серых глаз, которые смотрели на послов сузившись в упор, у него плясали искры.