— Сожалею, — сказал Силвест, — но я сомневаюсь, чтобы этого человека можно было излечить.

Его собеседниками, не считая Капитана, были лишь двое мужчин Триумвиров. Тот, что находился поближе — Саджаки, — стоял перед Капитаном со сложенными на груди руками и с таким видом, будто с недоброжелательным интересом рассматривал модерновую фреску. Голова слегка склонена набок. Хегази же держался от Чумы на почтительном расстоянии, отказываясь подходить к Капитану, чья периферия получила недавно новый импульс к росту, ближе чем метра на три-четыре. Он старался казаться хладнокровным, но, несмотря на то, что видна была лишь малая часть его лица, там, словно татуировка, лежала печать ужаса.

— Он мертв? — спросил Саджаки.

— Нет, нет, — ответил торопливо Силвест. — Совсем нет. Дело в другом. Наши методы лечения не дают нужных результатов, а наши последние, самые надежные инъекции скорее причинили ему вред, нежели пользу.

— Ваши последние, самые надежные инъекции? — как попугай повторил Хегази, чей гулкий голос эхом отдавался от стен.

— Контрагент Илиа Вольевой, — Силвест понимал, что тут ему надо быть очень осторожным — нельзя, чтобы Саджаки понял, что его саботаж раскрыт. — По какой-то причине сыворотка не сработала так, как ожидалось. Я не виню в этом Вольеву — откуда ей было знать, как поведет себя главная часть массы тела Капитана, пораженная Чумой? Ведь Вольева раньше работала лишь с крошечными частицами тканей.

— И в самом деле откуда? — повторил Саджаки.

После этой краткой реплики, Силвест понял, что ненавидит Саджаки. Ненавистью столь же неотвратимой, как неотвратима сама смерть. Однако он знал, что Саджаки — человек, с которым ему придется работать, и что как бы он его ни презирал, ничто из происходящего здесь сейчас не должно вызвать изменения плана атаки на Цербер. Больше того, в определенном смысле ситуация даже улучшилась. Теперь, когда Силвест убедился, что Саджаки не только не мечтает увидеть Капитана здоровым, а совсем наоборот, не осталось ничего, чтобы могло бы отвлечь Силвеста от подготовки грядущей атаки на Цербер. Возможно, ему еще какое-то время придется выносить присутствие Кэлвина у себя в голове, пока эта игра будет продолжаться, но это не такая уж высокая цена, и Силвест был готов ее уплатить. Кроме того, сейчас, пожалуй, он будет даже рад вмешательству Кэлвина. Так много всего происходит, так много надо понять и усвоить, что на какое-то время, может быть, и неплохо иметь второй разум, паразитирующий на его собственном, чтобы расчищать завалы и разрабатывать ловушки.

— Лживый подонок, — шепнул Кэлвин. — Раньше у меня еще были кое-какие сомнения, но теперь я знаю точно. Надеюсь, что Чума когда-нибудь доест последний атом этого корабля, а вместе с ним и Саджаки. Он это заслужил.

Силвест обратился к Саджаки:

— Все сказанное вовсе не означает, что мы сдались. С вашего разрешения, мы с Кэлом продолжим работу…

— Делайте, что можете, — ответил Саджаки.

— Ты разрешаешь им продолжать? — закричал Хегази. — И это после того, как они его чуть не прикончили?

— У вас возникли какие-то проблемы? — спросил Силвест, ощущая, что весь диалог строится совсем как в пьесе. — Если мы не будем рисковать…

— Силвест прав, — сказал Саджаки. — Кто может сказать, как отреагирует Капитан на самое невинное вмешательство? Чума — живой организм, и она вовсе не обязана подчиняться каким-либо логическим правилам, а потому каждый наш шаг чреват определенным риском — даже если этот шаг теоретически безвреден, — например, обработка Капитана магнитным полем. Чума сможет, например, интерпретировать это как стимул для перехода в новую фазу роста или, наоборот, возьмет да и рассыплется в порошок. Я сомневаюсь, что Капитан сможет перенести как первый, так и второй сценарий.

— В таком случае, — отозвался Хегази, — нам, возможно, вообще лучше сложить руки и сдаться.

— Нет, — ответил ему Саджаки так холодно, что Силвест испугался за жизнь Хегази. — Это вовсе не значит, что мы сдаемся. Это значит, что нам нужна новая парадигма — нечто, находящееся за пределами хирургического вмешательства. У нас есть самый талантливый кибернетик из всех, родившихся после Эпохи Возрождения, и никто не обладает большим опытом работы с молекулярным оружием, нежели Вольева. Медицинские системы корабля не уступят никаким системам, существующим в мире. И тем не менее мы потерпели поражение. И по очень простой причине. Мы имеем дело с чем-то, что сильнее, быстрее и адаптивнее, нежели мы в состоянии себе вообразить. То, что мы подозревали раньше, оказалось истиной. Расползающаяся Чума — болезнь внегалактического происхождения. Вот почему она нас всегда опережает и будет опережать. Если, конечно, мы будем воевать, исходя из наших представлений, а не по ее собственным правилам.

Вот, подумал Силвест, пьеса и подошла к своему еще не написанному концу. Начинается чистая импровизация.

— Какую же парадигму вы имеете в виду?

— Единственный логический ответ, — сказал Саджаки так, будто открывал то, что было заведомо известной истиной, — заключается в том, что эффективное лекарство против чуждой нашему миру болезни можно найти лишь в чуждой для нас медицине. Вот это мы и будем искать, независимо от времени, которое нам потребуется, и от дальности полетов.

— Инопланетная медицина, — пробормотал Хегази, как будто пробуя эту фразу на вкус. Может, он просто привыкал к тому словосочетанию, которое будет отныне слышать многократно? — Какой же тип инопланетной медицины ты имеешь в виду?

— Сначала мы поищем у Трюкачей, — сказал Саджаки так равнодушно, как будто в каюте не было никого, кроме него. Он как бы развлекался в одиночестве. — А если они не сумеют его вылечить, будем искать дальше, — внезапно его внимание переключилось на Силвеста. — Мы ведь были у них однажды, знаете ли. Я и Капитан. А стало быть, вы тут не единственный, кто попробовал на вкус соленую водичку их океанов.

— Не стоит терять ни минуты на пребывание в обществе этого психа, — шепнул Кэлвин, а Силвест кивнул головой в знак молчаливого согласия.

Вольева уже в шестой или седьмой раз за последний час сверилась со своим браслетом, хотя сообщаемые ей данные за это время почти не изменились. То, что говорил браслет, и то, что она знала, заключалось в том, что злосчастный «брак» между Цербером и «Плацдармом» должен состояться примерно через полдня, и что никто пока не высказал по этому поводу возражений, а тем более не сделал попытки помешать этому союзу.

— Ты смотришь на эту штуковину чуть ли не ежеминутно, но ведь от этого ровно ничего не меняется, — сказала Хоури, которая осталась в Паучнике вместе с Вольевой и Паскаль. Уже несколько часов они находились вне корпуса корабля, заходя внутрь лишь изредка, например, чтобы проводить Силвеста на встречу с остальными Триумвирами. Саджаки не удивился отсутствию Вольевой. Он, без сомнения, считал, что она занята в служебных помещениях, добавляя последние штрихи к своей стратегии атаки. Но через час-другой ей придется показаться, если она не хочет возбудить подозрений. А потом начнется и сама операция, начало которой положит «размягчение» коры планеты, для чего Вольева использует часть орудий из Тайника, направив всю их мощь на ту точку Цербера, куда вслед за этим обрушится «Плацдарм». Когда Вольева снова взглянула на браслет — на этот раз невольно, — Хоури сказала: