губы? Потому, что аромат её затуманил меня? Или всё это только, потому что я думаю о ней уже несколько лет? Но почему я думаю, о ней столько времени? Сегодня я, наконец, пойму это…

— Ньорд, ты что?!.. Ты что ты делаешь?! — огромные зрачки смотрят на меня. Страха в них нет, скорее изумление, возмущение, но она не боится. Удивительно, но не боится.

— Ясно, кажется, — осклабился я.

— Ты с ума сошёл? Или привык в Гёттланде так действовать? — она вытягивает руки, чтобы отстранить меня как можно дальше. Надо же ещё замечания делает, как учительница!

Мне стало и забавно и злость немного защекотала меня, я могу сделать с ней что хочу, слегка напружинив мускулы, даже не потея, а она, находясь полностью в моей власти, сверкает гневно глазами. Дроттнинг Свеи.

— Я завоеватель, ты — мой трофей.

Но она изловчилась как-то и оттолкнула меня, подтянув ноги к животу, вовсе отбросила с себя.

— Ты ничего не завоевал ещё! Ты предательством вошёл в мой город!

Я засмеялся, выпрямляясь, я снимаю одежду, негоже царапать нежную дроттнинг бронником из грубой кожи…

— Не важно как вошёл. Важно, что я здесь и что ты теперь моя.

— Этого не будет, — она встаёт с постели поспешно, чуть покачнувшись, когда оказалась на ногах.

— Не упрямься, Сигню, тебе же лучше, если сейчас снимешь платье и ляжешь спокойно.

— Этого не будет, — повторила она.

Я снял уже и тёплую простёганную рубашку и снимаю нижнюю, оставаясь в одних штанах. Она смотрит спокойно, что ж, моё тело не хуже, чем у Сигурда или любого из её любовников, которых ей так щедро приписывает Рангхильда. Но на моём, кроме царственного орла на спине, есть ещё двенадцать браслетов на руках. Я сильный самец, пусть видит это. Но ей, похоже, безразлично?

— Не заставляй меня тащить тебя.

— Я сказала: этого не будет, Ньорд, — села даже на лавку.

Это же надо! Со мной такое впервые. Или боятся или подчиняются. А эта что же, думает, сильнее меня?

— Ты чего хочешь? Чтобы я поступил с тобой как с последней…

— Мне плевать, что ты привык делать с женщинами, — надменно и холодно говорит она, я и голоса-то такого у неё не слышал. — Перед тобой дроттнинг Свеи и ты мой бондер, ты смотреть-то с моего позволения на меня можешь, не то, что касаться!

Ах, вот что!? Я хватаю её за плечи, срывая с лавки.

— Я теперь конунг Свеи! — рычу я ей в лицо. — Не твой брат! Я! А раз так и ты её дроттнинг, ты — моя!

— Сигурд Виннарен конунг Свеи и следующим будет его сын! Никакого другого конунга в Свее нет и не может быть!

— Его сын?! — я встряхнул её. Коса плеснулась по спине. Но глаза мечут чёрный бесстрашный огонь. — Я сейчас ударю тебя в живот и убью его сына!

Ни тени!

— Старший сын взойдёт на трон, когда придёт время отцу уйти в Валхаллу.

Я смотрю в её лицо, не боится и в смерть Сигурда не верит. Из камня что ли она?

Я схватил её за горло:

— Чуть сдавлю и нет тебя, — страшно рычу я.

Но она ударила меня по руке:

— Да дави! Неужели думаешь, боюсь я?

Не боишься?! Хорошо же! Я рву тужурку с её плеч, раздирается и ткань платья, я вижу даже полоску обнажённой кожи. Но она бьёт меня коленом в пах.

Только годы тренировок и стойкость бывалого воина позволили мне ответить, ударив её тылом ладони по лицу до того, как я согнулся, задыхаясь, превозмогая свою боль. Она отлетела от моего удара на пол. Опрокидывая их письменный стол со свитками, писалами, шахматной доской. Всё полетело на пол с шумом. Она застонала, хватаясь за лицо… Вот и всё… Стоило ломаться…

Я тебя за косы в постель притащу!

Ночь черным покрывалом в мерцающих звёздах, похожих на самоцветы, одни крупнее и ярче, другие мельче и тусклее, похвалялась перед нами, раскинулась на всё небо, похвалялась им над нами, вышедшими уже из подземелья и размещающимися по повозкам. Эти сани с парусами, чтобы легко и быстро проскочить засыпанное глубоким снегом озеро, придумали наши сонборгские умельцы. Эти паруса превращаются в палатки и кибитки над повозками. Лошади побегут налегке, а на том берегу, в лесу запряжём их и поедем поездом на север, как было решено заранее.

Все вышли уже из тайного хода. Разместились по повозкам, готовы ехать. Надо отправляться.

— Скегги, где Свана Сигню? — спросил я.

Он побледнел:

— Ещё нет?!.. Я вернусь!

— Нет, — я покачал головой, — я вернусь. Ты сотник, ты ведёшь людей.

— Нельзя уходить без Свана. Она никогда не ушла бы!

— Уводи людей, Скегги, оставьте нам одну повозку и уходите. Медлить нельзя, догонят, всем конец.

Он смотрит на меня, но только несколько мгновений. Понятно, что я прав, что надо уходить.

— Догоняйте путём на север, смиряясь, сказал Скегги, честный малый. — Найди её, Боян, нам без дроттнинг никуда. Конунга убили, одна она и Эйнар…

— Конунг живой, — говорю я. — Она так сказала, значит так и есть.

Скегги улыбнулся, радостно просияв. Они верят Сигню, даже её предчувствиям.

Я побежал в подземелье. Я бегу всю дорогу. Идти по тайному ходу два часа, но у меня нет этих часов, у Сигню их нет. Если опоздала, значит, случилось то, о чём я думал и боялся, почему не хотел уходить без неё.

Я не останавливаюсь. Я весь путь проделал бегом. Я умею управлять дыханием, оно не сбивается и ноги у меня крепкие. Я бегу. Стараясь не рисовать в голове картины, в которых Сигню убита. Боги, только не это, только пусть будет жива!

…Мы отошли за третью стену. Но и в ней уже проломы. Город пылает. Летит пепел, застилая небо. Жар стоит как среди лета. Снег тает и ручьями и кашей течёт вдоль теряющих очертания улиц, смешиваясь с кровью гибнущих…

Сонборг гибнет. Мы гибнем. Города уже нет, орды ворвались внутрь и носятся с радостными дикими воплями, грабят и убивают…

Я оглядываюсь, чтобы увидеть товарищей, все живы, в саже, в копоти, в крови, но живые, с отчаянием неотвратимости на лицах…

Но вдруг…

С радостным гиканьем, посвистом свежие ярые ратники несутся сюда, круша врагов. Одного за другим… Только на моих глазах один всадник пронёсся по улице, срубая одну за другой восемь норвейских голов…

Это наши, сонборгские воины! Это рати Сигурда, те, что ушли с ним! Так он жив! Или это Исольф привёл их?.. Увидеть предводителя… Подняться