о хаосе в Индии, о бесконечной жестокости войны, которую вела Германия в России. Он видел, что чернорубашечники на улицах ведут себя все наглее, а отмеченные желтой звездой евреи жмутся в сторонку, потупив взгляд.

Ключ удалось увидеть только в январе. Наблюдая за Кэрол, Дэвид подметил, что на работе она хранит его в сумочке, а перед выходом всегда сдает вахтеру. Во время последнего концерта Дэвид обратил внимание, что Кэрол выглядит слегка рассеянной. За обедом она призналась, что мать стала совершенно невыносимой и обвинила дочь в краже денег из ее кошелька, хотя это чепуха, ведь обе живут на зарплату Кэрол. Женщина опасалась, что у матери начинается старческое слабоумие.

Дэвид придумал, как воспользоваться случаем. На следующей неделе он предложил посетить еще один концерт, на Смит-сквер. Кэрол с восторгом согласилась. Он сказал, что купит билеты по пути домой. В день концерта Дэвид принес документы в канцелярию и подошел к столу Кэрол. Та расшивала одну из секретных папок на две части, кропотливо перекладывая бумаги из одной в другую. Как обычно, Дэвид тщательно избегал смотреть на них – при всей своей симпатии к нему, Кэрол была отлично вышколена и непременно уловила бы его интерес.

– Ну, идем на концерт? – спросил он.

– Да, это будет здорово.

Дэвид заметил блеск в ее глазах.

– Какие там места?

Она недоумевающе улыбнулась:

– Так билеты же у вас.

– Нет-нет. Я отдал их вам.

Кэрол воззрилась на него:

– Когда?

– Вчера. Я уверен.

Она аккуратно закрыла папки, взяла сумочку и, как и надеялся Дэвид, открыла ее, поставив на стол. Затем достала из нее кошелек, наклонила голову, и стала рыться в его отделениях. Сумочка стояла открытой. Дэвид быстро огляделся: на них никто не смотрел – их дружба никого уже не удивляла. Дебб, начальник канцелярии, деловито перебирал бумаги. Дэвид немного наклонился, чтобы видеть содержимое сумочки. Там лежали пудреница, пачка сигарет и ключ с металлической биркой. Скосив глаза, он сумел разобрать вычеканенные цифры: 2342. И отступил на шаг как раз в тот миг, когда Кэрол оторвалась от кошелька.

– Ничегошеньки тут нет.

В ее голосе звучала тревога.

Дэвид достал свой бумажник, проверил и, изобразив удивление, извлек билеты.

– Мне так жаль. Они все время лежали тут. Простите, Кэрол.

Та с облегчением выдохнула:

– На минуту я испугалась, что у меня мозги съехали набекрень от переживаний за мать.

Возвращаясь на свое рабочее место, Дэвид зашел в мужской туалет. Он зашел в кабинку, и его жестоко стошнило. Он согнулся, тяжело дыша; вместе с рвотой вышло почти невыносимое напряжение, которое он чувствовал во время охоты за номером, но стыд никуда не делся.

С тех пор он начал приходить по выходным и фотографировать документы из секретных папок. По меньшей мере раз в месяц он встречался в Сохо с Джексоном, с Джеффом – который действительно был агентом Сопротивления в Министерстве по делам колоний – и с Бордманом, высоким тощим мужчиной из Министерства по делам Индии, выпускником Итона, как и Джексон. Тихие дискуссии в обшарпанной квартире в Сохо тянулись часами, в то время как жившая по соседству проститутка, тоже сторонница Сопротивления, занималась своим ремеслом, отчего за стеной иногда слышались стоны и глухой стук.

Дэвид все больше узнавал о том, как непрочна фашистская Европа. Депрессия и необходимость удовлетворять гигантские, бесконечные военные потребности немцев, сражавшихся в России, выжали страны континента досуха, а принудительная отправка на работу в Германии вынуждала молодых людей во Франции, Италии и Испании в буквальном смысле прятаться по норам. На другой стороне света Япония намертво сцепилась с Китаем, в точности как Германия с Россией. Ее стратегия по отношению к китайцам была такой же, как у немцев применительно к русским, – в основе ее лежал принцип «три „все“»: все убивать, все жечь, все разрушать. Недавно Джексон – Дэвид теперь знал, что он служит в Министерстве иностранных дел, – сказал им, что слухи о политическом кризисе в Германии правдивы. Гитлер не появляется на публике, так как страдает болезнью Паркинсона. Едва способный принимать решения, фюрер видит в своих галлюцинациях евреев в шапочках и с пейсами, хихикающих над ним по углам комнаты. В ряде случаев галлюцинации являются симптомом последней и самой тяжелой стадии заболевания. После смерти Геринга от удара в прошлом году номинальным преемником стал Геббельс, но у него много врагов. Фракции, представляющие армию, нацистскую партию и СС, были готовы схватиться в борьбе за власть.

Кроме того, Дэвид узнал больше о Сопротивлении – союзе социалистов и либералов с традиционными консерваторами вроде Джексона и Джеффа, ненавидевшими фашистский авторитаризм и с печалью осознававшими, что имперская миссия провалилась. Число сторонников движения росло, и насилие становилось необходимостью – только так можно было дестабилизировать полицейское государство.

Наталия присутствовала всегда: жадно слушала, постоянно курила. Дэвид не понимал, какова ее роль, знал только, что она – беженка из Словакии, далекого угла Восточной Европы, о котором он почти ничего не слышал. На собраниях Наталия говорила мало, но всегда по делу. Со временем Дэвид заметил, что она начала смотреть на него так, как это делает Кэрол и как раньше делала Сара. Он не отвечал, но ее сосредоточенность и преданность делу, пусть несколько безжалостная, неожиданно затронули что-то в его душе.

Он затушил окурок. В это воскресенье ему предстояло скопировать кое-какие документы для следующего совещания верховных комиссаров, касавшиеся возможной военной поддержки Южной Африки в Кении. Потом сфотографировать секретную бумагу – Дэвид слышал о ней, но ни разу ее не видел – о канадских поставках урана в Соединенные Штаты для программы создания атомного оружия. Было известно, что немцы тоже работают над атомной бомбой, но без особого успеха. Помимо прочего, им мешал недостаток урана. Они добывали его в Бельгийском Конго, но упустили большую партию сырья, которую бельгийцы отгрузили в Америку как раз перед тем, как колония была аннексирована Германией по условиям мирного договора 1940 года с Бельгией. Еще нужно было разыскать что-нибудь об угрозах Новой Зеландии выйти из состава империи. Это навело его на мысль об отце: он счастлив там и постоянно просит Дэвида с Сарой переехать к нему. Дэвид со вздохом сунул камеру в карман, взял пухлую папку для верховных комиссаров и вышел.

Он шел по коридору, ступая тихо. Папку можно было переснять и в своем кабинете, но лучше фотографировать документы при искусственном освещении, а в секретном архиве имелась настольная лампа «Энглпойз». Войдя в канцелярию, Дэвид открыл дверцу стойки и прошел к столу