Антуанетт, кажется, на нашей стороне, но удача – нет.

– Жан-Пьер говорит, что сейчас продавцов сильно больше, так что цены повышаются.

Я уверена, что нам пытаются навязать налог туриста, о котором мы так много слышали, и я не собираюсь уступать.

– Если продавцов больше, цена, очевидно, должна падать, не повышаться. Иначе он просто пользуется случаем. И он каждого из продавцов собирается осчастливить персональным визитом и потребовать больше денег или только нас?

Он скрещивает на груди руки и агрессивно бормочет что-то Антуанетт. Взгляд Жан-Пьера становится ледяным, и мой вслед ему тоже. Бедняжка Рози бегает глазами по сторонам, словно ищет возможность сбежать.

– Давайте просто уедем, – говорит Рози. – Найдем другую ярмарку.

– Ничего подобного. Мы спланировали это несколько недель назад, и я во всех соцсетях распространила информацию, что мы будем тут, так что мы никуда не уедем, – я поворачиваюсь к Антуанетт. – Спасибо за помощь с переводом, но дальше я сама.

Антуанетт выглядит растерянной, и мужчина задиристо склоняет голову, словно побуждая меня ввязаться в спор. Я выпрямляюсь во весь рост, как делают в книгах, и говорю:

– T’es une poule mouillée![11]

Они таращатся на меня, раскрыв рты.

– Что ты сказала? – шепчет Рози и достает телефон, принимаясь неистово печатать.

Я игнорирую Рози и сосредотачиваюсь на враждебном мужчине перед собой.

– Мы будем на ярмарке и не заплатим ни на евро больше той цены, о которой договорились!

Антуанетт кивает и пытается скрыть улыбку. Я уношусь прочь, надеясь, что нас не будут и дальше обдирать лишь потому, что мы здесь новенькие, и они думают, что у нас нет головы на плечах.

– Погоди! – Рози с трудом поспевает за мной. – Если верить моему переводчику, ты только что сказала ему: «Ты мокрая курица!»

Она закусывает губу, а потом разражается смехом.

Я останавливаюсь и кладу руки на бедра, грудь вздымается от адреналина, но я продолжаю кидать злобные взгляды в его сторону на случай, если он еще наблюдает за мной. Он наблюдает.

– Я знаю только это и «Твоя мать проститутка», думаю, второе было бы неуместно.

– Почему?

– Ну, кому бы понравилось услышать, что его мать…

– Нет-нет, – она поднимает ладонь, останавливая меня. – Почему ты знаешь эти фразы?

– Я читала ромком, в котором действие происходило во Франции. И перечитывала его столько раз, что запомнила их. Смотри, как пригодились.

Она закатывает глаза.

– Я должна была догадаться, что это из книжки. Поверить не могу, что ты просто взяла и назвала его мокрой курицей. Я чуть не умерла, его лицо… Мне показалось, что у него сейчас голова взорвется.

– Очевидно, это значит, что человек трус или что-то вроде этого. Я люблю французские оскорбления, они просто лучшие. – Наша Рози не сильна в конфронтациях, но я готова в них вступить, если повод весомый. – Нельзя просто позволить ему сесть нам на голову. Позволить одному – значит позволить им всем, и это станет привычкой. К тому же терпеть не могу таких заискивающих людей. Аж мурашки по коже.

Ее распахнутые глаза серьезны.

– Уверена, они не все такие. Он попытался разыграть свою карту и проиграл.

Я притворяюсь, что поигрываю мускулами, и говорю.

– И у нас есть запасной план, если он попытается отстранить нас от участия.

– Оружие! Какое… лопатка? Венчик? Нет, сковородкой по башке!

Я приподнимаю брови.

– Чего? Нет! У нас есть Макс!

– Точно! Двухметровый накачанный мужчина. Как я могла забыть. – Она ударяет ладонью по лбу.

Я приподнимаю руку.

– Ну да, он добрый великан. Но знать об этом никому не обязательно.

Я, конечно, способна постоять за себя, но иногда я скучаю по тем временам, когда могла отправить мужа на передовую разбираться со всякими скользкими Жан-Пьерами. Хотя Ти Джей давил бы на него своей добротой, пока противнику не пришлось бы сдаться…

Мы отправляемся в новый город, обсуждая разворачивающуюся перед нами красоту, гуляя по узким средневековым улочкам. Свежий утренний воздух словно энергетик, я чувствую себя отдохнувшей от долгой вчерашней поездки и вскоре забываю о Жан-Пьере.

– Я даже не изучала карты, чтобы найти тебе книжный, – говорит Рози.

Я приподнимаю бровь.

– Это прогресс.

– Нет, дело не в этом. Я знаю, что ты его вынюхаешь. Ты как собака-ищейка, когда дело касается книг. Этому можно научиться, или у таких книголюбов, как ты, это врожденное?

Я пихаю ее бедром.

– Очень смешно.

Мы петляем по улочкам, полным разноцветных домов, пока Рози не останавливается у un épicier[12], чтобы закупиться основными ингредиентами для выпечки на ярмарку. Инжир такой спелый, что вот-вот лопнет, – выйдет великолепный джем для ее французских с небольшой примесью Девоншира чаев. Продавец обещает доставить ее трофеи в лагерь через пару часов.

Мы идем дальше, останавливаясь у fromagerie[13], благоухающего ароматами экзотических сыров. Рози обсуждает с продавцом разные виды сыра. Она просто кладезь информации о французской кухне, пятнадцать лет проработала в «Эпохе», французском ресторане в Лондоне. Продавец предлагает нам попробовать выдержанный конте, настолько вкусный, что если я не съем еще, то умру. Потом он отрезает ломтики тянущегося камамбера, такого сливочного и роскошного, что отныне я клянусь есть только французский сыр всю свою оставшуюся жизнь. Я трачу слишком много денег, но покидаю fromagerie счастливой.

Все мысли о бюджете я отодвигаю в сторону. Вселенная поможет, разве это не главный девиз всех кочевников?

Волоски на руках встают дыбом, и это может означать лишь одно. Где-то рядом книжный магазин. Я почти чувствую его, этот пьянящий аромат приключений, заточенный между страниц. Наконец я его замечаю. Это самый красивый книжный, который мне когда-либо доводилось видеть. Изогнутое старое каменное здание, чуть наклоненное влево, словно тянущееся к робким солнечным лучам, которые пробиваются в просвет между домами. Бледно-голубые обветренные ставни распахнуты, по дереву змеями вьется плющ.

Рози замечает возбуждение на моем лице и, вздохнув, смотрит на часы.

– Не больше часа, Ария.

Я обиженно фыркаю.

– Все зависит от того, сколько там этажей. – Я поднимаю взгляд на окна, полупрозрачные занавески развеваются на ветру, словно приветствуя меня: «Мы ждали тебя, Ария…»

– Полтора часа, и это мое последнее предложение, – улыбаюсь я и затягиваю ее внутрь. – Беру свои слова обратно. Мне надо как минимум два.

Дыхание перехватывает. Крошечные лампочки гирлянд подмигивают из тени, темные деревянные полки огибают комнату полукругом, возвышаясь до самого потолка.

Это мой тип книжного: стеллажи забиты так, что вот-вот лопнут, книг столько, что они стоят в два-три ряда. В центре комнаты две старомодные французские кушетки, светло-розовые с рубиновым, подлокотники обиты шениллом и так и ждут, чтобы