Греки сдались в апреле 1941 года. В газетах появились фотографии флага со свастикой, развевающегося на Акрополе, как когда-то в Париже.

В это же время началась новая антисемитская кампания. Евреям запретили останавливаться в гостиницах, посещать кафе, кинотеатры, рестораны, библиотеки, даже городские парки. Кроме того, они должны были сдать в полицию свои радиоприемники, починив их при необходимости за свой счет. Остаться без связи с внешним миром было немыслимо: радио стало источником всех новостей и надежды.

В конце концов, пришло письмо от дяди Антона. Он сообщал, что для получения свидетельства о рождении ему нужен мой паспорт. «Вышли его немедленно», – писал он.

Я должна была догадаться, что у меня ничего не выйдет. Если я отправлю паспорт в Вену, сразу станет ясно, что он недействителен. Я не могла допустить, чтобы дядя Антон узнал об этом. Сам факт его родства с тем, кто отказался вступить в нацистский клуб, мог подвергнуть опасности его и членов его семьи.

Естественно, господин Франк знал обо всем, что со мной происходит. Хотя у него самого была масса проблем, он относился ко мне с сочувствием, а я всегда доверяла ему. Я рассказала ему о письме дяди Антона. Господин Франк внимательно меня выслушал, все обдумал, изучил мой недействительный паспорт и печально покачал головой.

Но потом он поднял брови:

– У меня есть идея! Почему бы вам не сделать фотокопию первой страницы паспорта? Той, где ваша фотография и официальный германский штамп со свастикой. Отправьте копию дяде и попросите сходить в ратушу. Они поймут, что у вас есть паспорт. Объясните, что выслать паспорт невозможно, поскольку вы не можете обойтись без него в Голландии.

Мы обменялись взглядами заговорщиков.

– Может быть, это поможет…

Я поступила так, как предложил господин Франк. Время тянулось невыносимо медленно. Мы с Хенком чувствовали себя белками в клетке и изо всех сил старались скрывать друг от друга свои чувства. Мысль о том, что придется покинуть Голландию, была для меня невыносима. Это хуже смерти.

Пока я ждала известий от дяди Антона, приняли новые законы против евреев. Теперь еврейские врачи и дантисты не могли лечить неевреев. Я не обращала на это внимания и продолжала лечиться у доктора Дусселя. Евреям запретили посещать общественные бассейны. Я гадала, как же Анна и Марго Франк и их друзья освежаются этим жарким летом.

Евреям было приказано покупать специальную газету, в которой печатались новые указы. Возможно, немцы считали, что так мы, христиане, не узнаем, что с ними творится. Но слухи о каждом новом указе распространялись, как лесной пожар. Кроме того, появились подпольные антигерманские листовки и газеты. Они были совершенно незаконны, но становились глотком свежего воздуха и противоядием от нацистской лжи и жестокости, которая нас окружала.

Я получила письмо от дяди Антона. Он писал: «Я пошел в ратушу с копией твоего паспорта. Повсюду молодые нацисты. Они посылали меня из одного кабинета в другой. В конце концов, я ушел с пустыми руками. Но не отчаивайся. Я попробую еще раз и если ничего не добьюсь, то обращусь лично к мэру Вены!»

Это письмо меня напугало. Если дядя Антон пойдет официальным путем, то выяснится, что когда-то я отказалась вступить в нацистский клуб и мой паспорт аннулировали. Дядя Антон окажется в опасности. Это было ужасно. Что еще хуже – время истекало.

Наконец в июне, когда я думала, что все уже пропало, пришло третье письмо от дяди Антона. Затаив дыхание, я открыла конверт: «Я снова ходил в ратушу. На этот раз меня приняла пожилая дама. Я объяснил, что моя племянница в Амстердаме хочет выйти замуж за голландского парня и ей нужно свидетельство о рождении из Вены. Она улыбнулась и сказала: «У меня так много теплых воспоминаний об Амстердаме. Я провела там немало отпусков. Подождите». Она вышла и вернулась с твоим свидетельством о рождении. Вот оно, дорогая племянница. Господь благослови тебя и твоего голландского жениха. Дядя Антон».

Из конверта выпало аккуратно сложенное свидетельство о рождении.

В конторе все были рады, что у нас все устроилось. Я искренне поблагодарила господина Франка – ведь это была его идея. Он только отмахнулся.

– Я очень счастлив за вас с Хенком, – сказал он.

Элли крепко обняла меня, все столпились возле моего стола, чтобы увидеть документ. У меня кружилась голова от радости.

Мы с Хенком сразу же бросились в ратушу, чтобы назначить дату свадьбы. Но наш пыл быстро охладили. Нам сказали, что для женитьбы на иностранке нужно представить ее паспорт. Мой паспорт был недействителен. Если чиновник окажется сторонником нацистов, меня депортируют. И все же свадьбу назначили на 16 июля 1941 года. Мы решили положиться на судьбу.

16 июля ярко светило солнце – в Амстердаме выдался прекрасный день. Я надела свой лучший костюм и шляпу, Хенк – элегантный серый костюм. Раз уж это был день нашей свадьбы, мы решили прокатиться на трамвае до дома № 25 на площади Дам. Все это время я думала только о черном кресте в своем недействительном паспорте. Я никак не могла расслабиться, Хенк тоже. Когда трамвай подъехал к просторной площади со стаями голубей, велосипедистами и прохожими, я точно знала одно. Что бы ни случилось, даже если меня передадут немцам для депортации или чего-то похуже, я не вернусь в Вену. Никогда. Это невозможно. Мне придется скрываться. Я стану onderduiker, скрывающейся. Уйду в подполье. Я никогда, никогда не вернусь в Австрию!

В тот день господин Франк закрыл нашу контору. Пока мы с Хенком ждали, когда нас вызовут, в ратушу приехали наши друзья – мои приемные родители, наша домохозяйка госпожа Самсон, Элли Фоссен, супруги ван Даан. Госпожа ван Даан надела очень красивую шляпу с полями и костюм с короткой юбкой. Поскольку Марго и мать госпожи Франк были больны, ей пришлось остаться дома, чтобы ухаживать за ними. Господин Франк приехал с Анной. В темном костюме и шляпе он выглядел элегантно. Анна казалась очень взрослой в красивом летнем пальто и шляпке с лентой. Она отрастила волосы, и они блестели на солнце. Все мы очень нервничали. Если возможно, чтобы целая группа людей одновременно сдерживала дыхание, то это происходило с нами. Все знали, что ситуация очень опасна.

Анна с тревогой переводила взгляд с Хенка на меня. Она стояла рядом с отцом и держала его за руку. По-видимому, мы были первой влюбленной парой, которую девочка увидела вживую. Я замечала, как она смотрит на Хенка, и понимала, что она любуется этим высоким, красивым мужчиной. Может быть, я тоже казалась ей красивой? В глазах двенадцатилетней девочки свадьба была потрясающим романтическим событием.

Бракосочетания шли одно за другим. Называли чьи-то имена, приезжали другие люди. Наконец, вызвали нас. Мы с Хенком подошли к столу. Друзья стояли за нашими спинами, как стена. Клерк протянул руку за свидетельством о рождении.

Хенк отдал ему документ. Клерк сделал пометку и сказал:

– Пожалуйста, паспорт невесты.

У меня замерло сердце. Это был ужасный момент. Все это понимали – я, Хенк, наши друзья. Наступила мертвая тишина.